запустил в густую шевелюру тонкие нервные пальцы.
— Вот! — обрадовался дед Артюхин. — Вот этой щеткой на голове вы обязаны доктору Пёлю. Еще год назад у вас волоски на черепе пересчитать можно было. Но его снадобья творят чудеса. В обмен бумажку под сукно. Пёля прикрыли от сыскных доберманов. А это уже государственное преступление.
Дед перешел на шепот и зачастил:
— А профессор вам в благодарность эликсир чудесный с газом. Внутри сафьяновой коробочки пузырек, прикрыт визиткой. На ней от руки: вдохнуть при смертельной опасности…
С искаженным лицом его превосходительство прыгнул на деда Артюхина и удушающим приемом прижал к столу.
— Не за-будь… не… за-будь флакон… — хрипел старик, — … расстреля-ют…
— Человек! — разнеслось по дому, как выстрел. — Сюда! Дайте свет! Веревку!
Еще миг и генерал-губернатор лишил бы себя жизни.
Перепуганный лакей поспешил на крик. В комнате вспыхнула люстра. Санек зажмурился и приготовился к худшему. Выдавать себя не входила в его планы, да и не ясно в какой ипостаси теперь прибывает его плоть — рассосалась во времени и пространстве или по-прежнему при нем.
— Звоните в полицию, вызывайте санитаров! — скомандовал, показавшейся в дверях ошеломленной горничной, его превосходительство, выворачивая руки сумасшедшему старику.
Полотенце стянуло запястья. Вторым губернатор заткнул рот безумца.
— Везите к Пантелеймону, — устало распорядился генерал, — И никому ни слова!
Санька замутило. В голове мелькнуло: «домой» и он отключился.
Глава 12
— Эй, царь! Ц-а-а-рь! Поднимайся. — Пузатый легонько пнул его бок запыленным ботинком. — Вставай говорю, ваше величество. Харе валяться. Кто подогнал императора? — обратился он к тощему мужику с ног до головы осыпанному цементной пылью и, не дожидаясь ответа, продолжил деловито осматривать стены. — Вижу кухню начали штробить? Хорошо. Хозяйка в субботу будет с проверкой. Это что за мешки. Сразу в мусор. Развели тут, понимаешь…
— Так не успеваем…
— А надо. Царя приобщи. Что валяется без толку. Вон какой здоровенный.
— Держи, самодержец. — Пузатый подхватил мешок и сунул вскочившему Саньку.
— Где помойка знаешь?
Он кивнул, вцепился в мешок и дернул к выходу лавируя между пакетами с цементом и коробками с плиткой.
Во дворе бросил возле контейнера. И тут заметил пакет с вещами. Обычное дело по нынешним временам. Отыскать там что-то ценное вряд ли возможно, но теперь ему не до трендов. Понтоваться в царских одёжах себе дороже. Здесь унизят, а там и в кутузку угодить можно, а того хуже — в дурку.
Санек вытряхнул содержимое пакета, разворошил и — о чудо! — майка-алкоголичка вполне себе нейтральный предмет гардероба. Пожелтевшая от старости, всего-то в двух местах молью прострелянная — аккуратные дырочки по краю «царя» не смутили. Он скинул футболку и бросил рядом с пакетом. Растянутая майка свисала по бокам. Санек глянул на себя в осколок большого зеркала, стоявшего тут же — таким стильным он еще не был.
Не глядя ни на кого, никого не замечая, вышел на улицу, и вдруг спохватившись, припустил обратно. Рядом с разворошенным мешком уже присел какой-то бомжарик, заботливо перебирая тряпье. В последний момент Саня вырвал из его немытых рук свою футболку — булавка на месте! Бродяга недовольно выругался, но у Санька были свои планы на серебряный трофей.
В ближайшей скупке антиквариат оценили в пять тысяч, чему бывший "царь" обрадовался несказанно, сразу прикупив все, чтобы чувствовать себя полноценным членом современного общества — «зарядку» для телефона, пакет интернета и бикмак.
Перекусив и построив маршрут от Макжрака до саркофага, путешественник отправился на Смоленское лютеранское, где недавно в другом Питере они с дедом Артюхиным пугали вдов и сироток, тщетно пытаясь отыскать могилу господина Берёзкина. В ней-то Санек и надеялся обрести покой. Вернее принять ванну раньше, чем из лохани надгробья исчезнет вода с порошком Пеля. Шанс в такую жару был, но минимальный. Шарахаться из века в век ему порядком надоело.
На этот раз неведомая сила вела его по серым камням Лютеранского погоста нужным маршрутом, куда-там Глонассу. Мимо готического склепа, превращенного в подсобку дворников, с граблями и метлами внутри вместо родовых могил. Мимо разрушенных надгробий и поваленных стволов столетних лип, мимо прогнившей металлической беседки, где «пил Даня»…
Вроде здесь. Санек огляделся.
Почерневшая от времени береза трухлявым стволом устремилась в небо. Давно не живая, с растопыренными пальцами угольных веток, она казалась чудовищем из детских кошмаров — зазеваешься утащит, удушит, зажует. За ней как и предполагал дед Артюхин на постаменте саркофаг господина Берёзкина. Надпись полустертая, но вполне различимая. Санек схватился за край мраморной лоханки и заглянул внутрь.
Слабая надежда тусклым фонарем освещавшая его путь к заветной емкости испарилась, как вода из саркофага. На дне поблескивал неглубокая лужа, в которой не то что человек, даже мышь вряд ли утонет. В таком случае полагалось проклясть питерскую жару, так некстати задержавшуюся в городе, но Санек не посмел — вдруг обидится и никогда не вернется. Лето в плюс пятнадцать так себе удовольствие.
Он бессмысленно пялился на каменную лохань прожаренную со всех сторон полуденным солнцем, на черный остов березы, давно не дающий зеленой листвы и снова на лохань… Зачерпнуть воды, намочить руки… Варианты лениво проплывали в голове, точно редкие куцые оболочка в небе над Питером. Растрепанный воробей, слетел на мраморный бортик, видно решил охладиться, но не успев и коготка намочить — сгинул! Пропал на глазах ошарашенного Санька, прямо как дед Артюхин тогда на кладбище.
Постояв немного в растерянности Саня заметил возле одной из могил облезлую табуретку, присел и достал телефон.
«Евлампия Серёдкина» отчеканил верткими пальцами.
Поисковик выбросил множество ссылок, но только в одной было ее имя. Из монографии какого-то американца, очевидно никому не интересной, кроме самого исследователя, да Санька, он смог выудить несколько строк о недосягаемом ангеле. Только это знание оглушило так, что свет померк, словно кто-то щелкнул небесным выключателем.
Взгляд выхватывал отдельные слова и строки:
«Террористка-эсерка…участница революционного движения в Российской империи в начале XX века… В 1918 году принимала участие в эсеровском восстании… Арестована… Осуждена… Убита при попытке к бегству…»
Вот это сюрприз! От загадочности не осталось и следа. Санек сидел насупившись. Где-то тоскливо завыла собака. Вой ее сжал сердце. Желание умыкнуть террористку из прошлого века в нынешний уже не казалось таким заманчивым. Он поднялся, подошел к надгробью. Хитрый дед Артюхин, этот лохматый бес все же изловчился и остался в своем Питере, а сколько
