сейчас ухватиться за кончик нити и попробовать вытянуть побольше. Помимо пражской истории его действительно интересовало, как бывшего спецназовца Семена Ершова угораздило стать уголовником Курносым. Но он молчал, не было у него сейчас настроения играть на нервах, заниматься психологическими изысканиями.
Курносый сам говорил – медленно, с долгими паузами после каждой фразы:
– Злился я на всех штатских. Пока мы дерьмом на войне умывались, они ходили себе чистенькими. Смотрели мимоходом по ящику новости в перерыве между футболом, как мы там мудохаемся – у самих в зубах «Мальборо», одна рука у бабы на теплой жопе, в другой фужер с бухлом.
– Ну, не все так красиво жили.
– Эти были на виду, в глаза лезли. Короче, понял я, что был полным лохом, что война для всей Москвы просто картинка. Тогда ведь не было еще ни взрывов в метро, ни «Норд-Оста».
Возле двери приемной притормозила «скорая», через заднюю дверцу микроавтобуса вынесли носилки. Врач в белом халате начальственно помахал Семену рукой, подзывая его ближе, и Ершов в своем светло-зеленом халате с клеенчатым фартуком отправился к нему.
Через минуту вернулся.
– Пострадавшего после аварии привезли. Пока еще дышит, но не жилец. Спрашивал, все ли там у нас в ажуре, готовы ли принимать контингент. Не могут, блин, спокойно видеть персонал без дела.
– Иди тогда.
– Да там и так уже шик-блеск. Чище, чем у живых. А у меня еще четверть часа законного отдыха… На чем я остановился, на штатских суках? Не хочу тебя обидеть, да ты, по-моему, и не принимаешь на свой счет. По всему видно – и тебе пришлось повоевать… Только не подумай, я никому не завидовал. Просто злился на самого себя, что дурили меня замполиты в Афгане красивыми словами. Если б я еще сразу после Афгана на гражданку ушел, тогда, может, и вписался бы. А я только в девяностом выпал из родного гнезда. Ни профессии, ни связей, торговать не умею. Чирикать на каждом углу: «Весь мир бардак, люди – продажные твари?» Я бы не смог, я бы лопнул от злости. Вот и пошел зарабатывать деньги как умел. Используя полученные навыки.
– Так ты уже здесь, на гражданке здоровье посадил?
– Знаешь, сколько пуль из меня вытащили? Шесть. Думал все придется делать через трубочку – дышать, жрать, срать. Запаса прочности хватило, чтоб без трубок обойтись. Но нормальной работы я с тех пор не видал.
– Как же ты так подставился?
– Загранкомандировка – Злата Прага. Бывал?
– Приходилось.
– Брали хороший куш, все было четко расписано. Но кто-то из своих заложил, чтоб урвать побольше. Перехватили нас на маршруте и раздербанили по первое число. А если б я там получил свою долю, все могло бы по-другому обернуться. Тогда я вроде как на развилку попал. Только выбор не от меня зависел – его другие сделали…
Сплюнув себе под ноги, он растер плевок подошвой.
– Хотя это еще бабушка надвое сказала. Может, разорвало бы меня от денег быстрей, чем от злости. С ними ты будто всплываешь со дна на поверхность. Только ведь можно, как водолазы, кессонную болезнь получить.
– И ты не пробовал узнать, в чем тогда было дело?
– Видел бы ты, каким я вышел из больницы. Чтобы разбираться нужно лошадиное здоровье.
– Так ты один, значит, выжил, если не считать того самого предателя?
– Думаю, не я один. Смутно видел, как ребята бросились врассыпную. Бугра нашего точно завалили, насчет остальных не знаю.
– Я, конечно, не в курсе законов тайги. Но всю жизнь думал, что за подставы жестоко мстят.
– Если б мы друг друга знали, обязательно собрались бы потолковать. Но бугор наш решил перестраховаться. Лично я с ним третий раз на дело ходил, только там людей и видел. И остальные тоже – ни имен, ни фамилий, ни кличек. В лицо я б сейчас, конечно, любого признал…
Вздохнув с глухим присвистом, он поднялся готовый вернуться к служебным обязанностям.
– Все это было давно и неправда. Спасибо, что зашел проведать. Я твой должник – давно мне никто не делал крупных одолжений. С ближайшей получки проставлю. Посидим плотно, если не возражаешь.
* * *
Великая вещь – предлог. В отношениях между людьми он иногда важен, как воздух. Татьяна и Денис чувствовали бы себя далеко не так свободно и раскованно, если б Кудрявцев просто явился в загородный дом: вот он я. Теперь он пришел по делу, в поисках подходящего места. «Личные дела» как бы имелись в виду, не требуя немедленных объяснений.
Вскоре после ухода Сиверова внимание хозяйки и гостя отвлекло мычание больного Ильи.
– Пойдем, – встряхнула она копной золотистых волос. – Поможешь, если понадобится.
– Он у тебя не ревнивый?
– Не бойся.
Улыбка говорила, что Илье не раз случалось видеть и слышать мужчин тет-а-тет с сестрой. Сам Деготь тоже не собирался ревновать к этим неизвестным. С готовностью отправившись следом за Татьяной, он увидел крупного человека в шелковом халате с восточной вышивкой – в таком он себя когда-то представлял.
Стоя босыми ногами на ковре, Илья раскачивался из стороны в сторону и даже не посмотрел в сторону вошедших. Он почти не изменился за полтора десятка лет – то же гладкое полное лицо великовозрастного ребенка, те же широко раскрытые голубые глаза без ресниц.
Татьяна говорила с ним по-матерински ласково. Быстро уговорила лечь, но не могла убедить перевернуться со спины на живот.
– Переверни ты, так будет быстрее. Я должна сделать укол.
Илья не сопротивлялся, но безвольное тело оказалось тяжелым, будто налитым свинцом или ртутью. Дегтю пришлось напрячься, чтобы сделать все бережно. Разорвав упаковку с одноразовым шприцем, хозяйка набрала лекарство из ампулы. Деловито приспустила пижамные штаны под халатом и вколола иглу в толстую бело-розовую задницу с темно-лиловыми точками от предыдущих уколов.
Когда они снова остались наедине, Денис поделился своим впечатлением:
– Он у тебя вечно молодой.
– Почему бы нет? Нервы себе не треплет, забот никаких. А я, на твой взгляд, изменилась?
– Стала еще красивей.
Татьяна недоверчиво прищурилась, словно мысленно фотографировала выражение его лица.
– Если спросить тогдашнего
