он обо мне думает? – ломала я голову. – Наверное, презирает и считает грязной девушкой. Так оно и есть! Сколько я не мылась? Ужас! Наверняка от меня сейчас пахнет несвежим бельем!»
– Она вас ждала или вышла на встречу случайно? – допытывался между тем Максимович.
– Наташа поджидала меня здесь с тем, чтобы отдать мне вещи, – объяснила я свою версию, и вдруг в голове застучало: «Мамочка! Что же я делаю! Я ведь у себя на шее петлю своими сказками затягиваю! Надо срочно во всем признаться! Дура я, дура!»
Но Максимович, словно чувствуя мое настроение, своими вопросами не давал сосредоточиться и сыпал их один за другим.
– Какие вещи? – спросил он.
– Личные. – Я стрельнула глазами на оперативника и снова уставилась на Максимовича. – Между нами по телефону состоялся разговор, и Наташа знала, что я направляюсь домой, поэтому заблаговременно вынесла пакеты с одеждой и поставила у стены.
– Что было дальше?
– Я пыталась узнать, почему она ревнует меня к своему парню, – стала рассказывать я дальше, но осеклась. Какой Антон парень? Это зрелый и состоявшийся мужчина. Вдруг будет на суде и услышит, как я его здесь назвала?
– Почему вы замолчали? – заволновался Максимович.
– Точнее, не парень, а мужчина, – поправилась я.
– Неважно, – заверил Максимович, скрывая появившуюся вдруг на лице улыбку. – Что было дальше?
– Дальше она развернулась и направилась к подъезду, – свободной рукой показала я в ту сторону.
– Она убегала от вас? – продолжал засыпать вопросами Максимович.
– Да нет же! – выкрикнула я.
– Говорите конкретно, «да» или «нет»! – потребовал оперативник с камерой.
– Хорошо, гражданка Сальникова проследовала в подъезд, а вы начали ее преследование, – прокомментировал мой ответ Максимович, проигнорировав замечание помощника.
– Да, я вошла следом, – подтвердила я.
– Вошли или вбежали? – напомнил о себе очкарик-адвокат.
– Вошла быстрым шагом.
– Покажите, как это было? – предложил Максимович.
Я пошла в подъезд. Руку оттягивала рука оперативника, а наручник затянулся на моем запястье. Я покосилась на громилу. Он был в кожаной куртке на меху, которая выдавала широкие плечи.
«Наверное, чувствует, как от меня разит!» – снова ужаснулась я.
В подъезде было темно и пахло кошками.
– Здесь Наташа подошла к лифту, а я направилась по лестнице, – сказала я, когда мы вошли.
– Пойдемте, – разрешил Максимович и оглянулся на понятых: – Вам все было видно?
– Да, – недружно подтвердили они.
Мы двинули по лестнице.
– Скажите, – неожиданно спохватился следователь. – Вы поднимались бегом?
– Нет, я шла по лестнице быстрым шагом, – ответила я, хорошо помня, как он обрадовался, когда я сказала, что оказалась на этаже раньше Наташки.
«Точно у меня «соображалка» что надо! – подумала я не без гордости. – Вон какие моменты стала подмечать! Скоро сама как адвокат стану!»
В проходе все было как и прежде. Даже злополучный велосипед стоял на том же самом месте.
– Что происходило здесь? – спросил Максимович, когда мы оказались у дверей.
Я посмотрела на стоявший у стены велосипед, и неожиданно меня осенило:
«А ведь там должна была остаться кровь Наташки! Точно!»
Я много раз слышала, что смыть человеческую кровь непросто. А уж в нашем подъезде и подавно. Коридор никто не моет, лишь изредка кто-то подметает. Я подозревала, что это делают те, кто выставил сюда вещи. Да еще хозяин собаки, которая линяет, пару раз убирал шерсть. Я сама не видела, но так сказала как-то Наташка.
– Что произошло у дверей? – повторил свой вопрос Максимович.
– У дверей, – пробормотала я вслед за ним, глядя на то, как следователь снимает бумажку с печатью, приклеенную на косяк. – Я просила ее впустить меня.
– А она? – торопил он.
– Впустила, – соврала я, снова пожалев об этом и снова промолчав. Что-то не давало мне закричать и признаться во вранье.
– Проходим! – предложил Максимович бодрым голосом.
Все вошли в прихожую.
– А можно меня отцепить? – пропищала я, чувствуя, как слабеют ноги. Оказывается, врать официально и «вешать лапшу», например, своему парню – две разные вещи. Мне стало совсем страшно. Во рту пересохло, и тряслись поджилки.
– Не положено, – ответил Максимович.
Я не оставляла попытки уговорить Максимовича избавить меня от наручника и этого огромного мужика, который таскает меня за собой прицепом. Ведь тогда весь мой план коту под хвост. Хотя он и так под угрозой, ведь на улице светло. Но мне казалось, стоит только оказаться отцепленной от руки оперативника, и подвернется случай сбежать.
– Но я же девушка! – захныкала я.
– Все равно не положено, – прозвучал все тот же ответ.
– А в туалет можно?
– Можно! – подтвердил Максимович и посмотрел на оперативника.
Но тот и не думал доставать ключи. Подвел меня к дверям и выжидающе уставился в глаза.
– Что? – не поняла я.
– Входи и делай что хотела, – объяснил громила.
– Как? – Я опешила. – Одной рукой?
– Все могут, и у тебя получится, – хмыкнул он.
– Но…
– Идешь или нет?
– Да!
Я протиснулась в дверь, которую тут же прикрыли так, что из-за нее осталась торчать рука оперативника, с трудом приспустила джинсы и села на унитаз. Рука теперь была выше головы. Я разозлилась, встала и в сердцах выкрикнула:
– Бред какой-то!
В комнате ко мне подтащили нелепую куклу из резины, от вида которой стало жутко. Она была размером с Наташку, и кто-то нарисовал на ее голове фломастером глаза и рот.
– А это еще зачем?
– Покажите на манекене, как наносили удары…
Мне попытались всучить в руки некое подобие утюга, сделанного из пенопласта, но я оттолкнула руку Максимовича и заявила:
– Мы не сразу сцепились.
– Так! – протянул он.
– Сначала я стала искать свои часы, – соврала я и встала на колени.
– Это еще зачем? – насторожился оперативник.
– А затем, что Наташка меня первая толкнула, когда я полезла под столик, – продолжала я сочинять.
– Хорошо, – пробормотал Максимович.
Второй полицейский направил на меня камеру.
– Где в этот момент стояла гражданка Сальникова? – задал следователь следующий вопрос.
– Здесь, – показала я рядом с собой.
Пока он что-то записывал, я оглядела пол. Ничего, что могло бы указывать на присутствие в тот день мужчины. Но должно что-то быть. Тем более, судя по всему, как Наташка вошла, они сразу стали конфликтовать.
– Вставай! – слегка потянул руку вверх оперативник.
Я повернула голову и обомлела. Под диваном, ближе к ножке, валялся презерватив. Я даже тряхнула головой и снова открыла глаза. Точно! Завязанный на узелок, он был заброшен с таким расчетом, чтобы не сразу бросился в глаза. Я, конечно, не чистюля и всегда убиралась спустя рукава, оставляя самую грязь на очередь Наташки, но веником мне махать не претило. Это ведь не мокрой тряпкой грязь развозить. Причем подметала я старательно и хорошо помнила, что в этом месте ничего не было. Поднимаясь на ноги, я украдкой посмотрела на оперативника с видеокамерой. Он продолжал меня снимать. Едва я открыла рот, чтобы сделать заявление, как вдруг увидела серебряный клык на цепочке. Он лежал в деревянной вазочке для ниток. Это был талисман Шмеля.
«Он снял этот клык на время постельных ласк! – догадалась я, с трудом сдерживая внутри себя рвущийся наружу возглас радости. – Ведь мешает!»
Следующим моим открытием был блокнот. Он лежал на стуле. Видимо, выпал из кармана брюк, которые сняли со спинки. Такого точно у Наташки не было. Более того, было заметно, им пользуется человек, у которого руки часто перепачканы в масле. Обложка из картона была в грязных пятнах. Я уже не сомневалась в том, что он принадлежит Шмелю, который с утра до вечера возится с машинами. И как я их
