уж точно не кулинарные способности.
Голос Мише стал на самую малость серьезнее.
– Сегодня он был сам не свой.
– Да? – лукаво ухмыльнулась я. – А кто же это тогда был?
– Прошлое, – печально улыбнулась Мише. – У нас на коже не так легко остаются шрамы, как у тебя, но они остаются на сердце. Бывает, никогда не затягиваются.
Я насмешливо фыркнула, но не настолько убедительно, как хотела.
– А ты? Это… это была ты? – спросила Мише.
– Что ты имеешь в виду?
– Сегодня. Я про… окно. Магия. Ты правда ее все это время скрывала?
Не знаю, почему мне трудно было соврать Мише. Она была какая-то настолько настоящая, что становилось не по себе. Вместо ответа я выпустила клуб дыма, потому что ложь была трудной, а правда – стыдной.
– Ага, – кивнула она, – понятно.
– Это непредсказуемо.
Я словно бы оправдывалась, хотя и не собиралась.
– Можем вместе над этим поработать.
Матерь, эта фраза должна была прозвучать для меня пугающе. Но почему-то от нее стало спокойно.
– Он заслужил вылететь в окно, – сказала я.
– Заслужил, – согласилась Мише и уже серьезнее спросила: – Ты уйдешь?
Я глубоко затянулась сигариллой и выдохнула, упиваясь тем, как дым жжет нос.
– Нет.
– Было бы глупо… накануне испытания.
– Глупо.
– Как думаешь, в чем оно будет состоять?
Я много об этом размышляла, но мы могли только гадать. Испытание Убывающей луны было одним из самых непредсказуемых на Кеджари. Из года в год оно проходило принципиально иначе. Первое испытание традиционно изображало подробности побега Ниаксии из земли Белого пантеона. Но второе могло оказаться привязанным ко множеству эпизодов, – например, история, когда она вошла в подземный мир и полюбила бога смерти Аларуса, или любое из многочисленных легендарных приключений, которые они совершили вместе.
– Не знаю, – сказала я.
– Волнуешься?
Я промолчала. Отрицать я этого не могла, но и вслух признавать тоже не хотелось.
Она не стала ждать ответа.
– А я волнуюсь, – вздохнула она и сделала еще один глоток.
– Может быть, что-то о ее путешествии, – предположила я. – В землю мертвых.
Развивать мысль дальше было сложно. Путешествие могло приобретать разнообразные формы, его можно интерпретировать тысячей способов.
– Как ты думаешь, ей тогда было страшно? – задумчиво произнесла Мише.
– Ниаксии?
– Ага.
– Она была богиней.
– Да так себе, в самом начале-то. Тогда еще просто никто. И совсем молодая.
Я задумалась. Ниаксия в тот период жизни была одним из многочисленных и непримечательных порождений Белого пантеона, не только сама мелкая богиня, но и дочь мелкой богини. Никто бы даже не узнал, если бы она погибла одна в диких краях, не говоря уже о том, что не стал бы горевать. Большинство легенд давали ей всего двадцать лет – почти младенец, по меркам божеств.
Таких, как она, другие боги рождали, использовали и забывали. Угощались и сбрасывали со счетов.
Наверное, Мише была права. Наверное, ей было страшно.
Но то две тысячи лет назад, а сейчас Ниаксия стала невероятно могущественной – настолько, что в одиночку разгромила Белый пантеон. Настолько могущественной, что даровала целому континенту дар вампиризма и создала цивилизацию своих последователей. И настолько могущественной, что все Обитры теперь навечно жили у ее ног, умирали, любили и приносили жертвы.
– Ну, все изменилось, – сказала я.
– Но подумай о том, от чего ей пришлось ради этого отказаться.
Муж. Убитый Белым пантеоном в наказание за женитьбу на Ниаксии.
Я задумалась. Да, пусть Пантеон забрал ее возлюбленного. Но Ниаксия вернула себе могущество. Я слишком хорошо представляла себе, какое это потрясающее должно быть ощущение после столь долгого пребывания в слабости. Стыдно признать, чем бы я сама была готова ради такого пожертвовать.
– Но теперь она больше не боится, – сказала я.
– Да, – задумчиво ответила Мише. – Должно быть, не боится. Только, наверное, она ужасно несчастлива, как считаешь?
Вскоре я вернулась к себе в комнату, но была слишком взволнована, чтобы спать. Вместо этого я смотрела, как цвет неба меняется на пепельно-красный. Я слышала, как по гостиной шаркает Мише, но Райн не возвращался.
Я уже начинала дремать, когда от внезапного грохота у меня резко открылись глаза. Я подошла к двери, настороженно прислушиваясь. Из гостиной донеслось несколько глухих стуков и шорох ткани.
– Впритык успел!
Мише пыталась шептать, но у нее не получалось.
– Знаю.
– Боги, ты только посмотри на себя!
– Знаю.
– Ра-а-а-айн…
– Мише, я знаю.
Любопытство одержало надо мной верх.
Очень-очень медленно – и очень-очень тихо – я отодвинула заграждение, приоткрыла дверь и выскользнула в коридор. Заглянув за угол, я увидела, как Мише задернула гардины, а Райн тяжело опустился в кресло. Наверное, лучше сказать рухнул, как будто все конечности у него разом отказали.
Богиня, он что, пьян?
– По-моему, после того, что было в прошлом году, ты собирался больше так не делать!
Мише категорически не умела говорить тихо. Трудно было обвинить меня в том, что я подслушиваю.
– Да пошло оно. Что есть бессмертие, если мы не пользуемся им, чтобы делать одно и то же снова и снова, вечно, до скончания времен?
Ох да, он определенно пьян.
Мише вздохнула и повернулась к нему. Теперь он полуразвалился в кресле, задрав подбородок. Райн и впрямь был в непотребном виде: одежда заляпана не пойми чем, распущенные по плечам волосы спутались.
– Итак, – сказала она. – Насчет сегодняшнего.
Она обернулась, и я быстро отступила назад, чтобы не попасться на глаза. Теперь мне было их не видно, только слышно.
Он тихо застонал.
– И что насчет сегодняшнего?
Тишина, вероятно наполненная многозначительным взглядом Мише.
Стон сменился вздохом.
– Перегнул?
– Определенно.
– Она должна уметь такое переваривать.
– Вот она и переварила.
– Ну… не так же. Переваривать – не значит вышвыривать меня из окна.
– Идиот! А это не ты «не переварил»?
Молчание. Я живо представила выражение его лица.
– Подумай, каково ей было. – Голос Мише смягчился. – Расти в таких условиях.
Я нахмурилась. В каких «таких»?
Меня даже оскорбило, что эта мысль заслужила от Райна задумчивое молчание.
Потом он сказал:
– Увы и ах! И что? Мы все проходим через свои горести.
– Твои горести – не ее вина.
Долгая пауза.
Я отважилась сделать шаг вперед, чтобы можно было выглянуть из-за угла. Райн запрокинул голову и уставился в потолок. Мише стояла сзади, перегнувшись через спинку кресла, и обвивала Райна руками за шею, нежно положив ему подбородок на голову.
– Ты знаешь, что это была не ее вина, – повторила Мише. – Это была твоя вина.
У меня приподнялись брови. Райн не казался таким, кто стерпит подобное оскорбление, – мало кто из вампиров стерпел бы. Я
