по меркам Сарматска. Шлагбаум и крепкие мужчины на входе явно давали понять, что внутрь его не пропустят, так что Юрий принялся ждать около въезда, читая книгу, чтобы не вызывать слишком много подозрений.
За время службы он прочти забыл какого это — жить в суете большого города. Постоянный шум проезжающих автобусов и автомобилей, толпы людей, спешащих на работу, улицы, пестрящие рекламой — всё это мешало просто смотреть на океан. Такой чуждый и такой родной для людей. Волны разбивались о гранитную набережную, ветер приносил приятную прохладу. Удивительная стихия. Кто знает, какие тайны она скрывает в своих синих глубинах? Кому как не Юрию знать любовь природы хранить загадки…
Когда он уже начал нервничать, послышался звук мотора. Он вышел посмотреть, не его ли это клиент. Из двора выехала машина — новенький седан кремового цвета. На лице комиссара появилась зловещая улыбка — он узнал водителя. Как бы случайно, он стал переходить улицу в тот момент, когда седан выехал за шлагбаум. После сигнала вся улица залилась благим матом водителя, но как только он увидел лицо пешехода, то сразу присмирел. Юрий подошёл к окну и произнёс «Здравствуйте. Уважаемый товарищ Любавин, можно вас на небольшой разговор?»
«П-присаживайтесь» — боязливо ответил Любавин, показывая Юрию рукой на свободное сиденье. Мотнув головой, Юрий сел в машину, но проходя перед её капотом, как бы случайно поправляя куртку, дал увидеть чиновнику, что у него за поясом нож.
Любавин внешне был довольно невзрачным и, честно говоря, некрасивым человеком: пухлые губы, нос с горбинкой, маленькие глаза, пристально смотрящие на Юрия из-за стекол очков. Тучный мужчина тяжело дышал, крепко вцепился руками в руль.
— Успокойтесь, успокойтесь, товарищ Любавин, вашей жизни ничего не угрожает. Поезжайте по своим делам, товарищ, мы успеем всё обсудить в процессе.
— Да уж… Ничего не угрожает — выдохнув, ответил Любавин.
— Сзади скоро скопится очередь. Не заставляйте ваших соседей подозревать неладное — сказал Юрий, заметив, что охрана подозрительно косится на машину.
Любавин старался лишний раз не смотреть в глаза комиссара.
— Я читал в новостях… — быстро проговорил он — Я определенно помню, что комиссар из Сарматска был убит нерейцами позавчера — пытаясь отдышаться, говорил чиновник.
Юрий развёл руками и выпучив глаза, громогласно воскликнул:
— Смерть! Где твоё жало? Ад! где твоя победа?
— Что вам надо? — дрожащим голосом спросил Любавин.
Юрий, оценив, что его собеседник находится на грани нервного срыва, решил, что сейчас самое время для просьбы, от которой тот не сможет отказаться. Положив левую руку на плечо Любавина, а правую себе на сердце, он начал проникновенную речь.
— Товарищ, признаюсь, когда мы имели удовольствие встретится в первый раз, я вас не в полной мере понимал понимал, но сейчас я пришёл к откровению — о вкусах не спорят, товарищ Любавин. Что такого в том, что вам нравится синий цвет кожи? За что мне вас осуждать? То, что вас привлекают нерейцы вовсе не означает, что у вас нет доброго сердца, не так ли?
— Давайте к делу — выдавил из себя Любавин.
— Я знаю двух замечательных людей, у которых возникли проблемы с документами. Я знал, что вы мне поможете, учитывая ваше место работы, товарищ. Давайте мы оба сделаем добрые дела — вы поможете им получить паспорта и жить полной жизнью, а я… Так и быть, забуду об обстоятельствах нашей первой встречи раз и навсегда.
— Вы просите меня нарушить закон!
Юрий нахмурился и пристально посмотрел в глаза чиновника.
— Вы нарушали закон и без моих просьб, товарищ Любавин — тыча пальцем в лицо, ответил он.
— Товарищ комиссар, я просто проник в резервацию, подарил им безделушки и провел ночь с их женщинами, а вы требуете от меня совершить уголовно наказуемое…
— В таком случае, предлагаю вам поразмышлять, ведь вы к этому, насколько я знаю способны: если вы примите моё предложение, то ваша дальнейшая карьера будет зависеть только от проворства и умения решать вопросы. Если же вы откажетесь, то ваша судьба и честь будут исключительно в моих руках, а мне, как вам, наверное, известно, терять нечего. Смекаете?
Любавин тяжело вздохнул и, глядя на самодовольное лицо Юрия, остановил машину и наконец-то произнёс: «Договорились. После заката, в парке имени Ломброзо. Будут вам документы».
«Я рад, что вы проявили благоразумие» — произнёс Юрий, после чего передал ему флешку, на которой были фотографии Дидоны и Магона, их вымышленная биография и данные о происхождении. Юрий надеялся, что его «друг» выполнит задание быстро и без лишних проблем — паспортное дело на Нерее было хорошо налажено.
А при каких собственно обстоятельствах познакомились Воронов и Любавин?
Случилось это за три недели до нынешних событий. Юрий в отделении ИПДА узнал, что некий человек проник на территорию нерейцев не имея на то никакого разрешения. Нарушитель был найден в первом же поселении рыболовов в крайне неудачный для него момент — комиссар застал нарушителя прямо за совокуплением с женщиной-нерейкой, буквально сняв его с неё. После того, как нарушитель, представившись Любавиным Иван Ивановичем, оплатил на месте штраф за нарушение границы, его доставили в отделение ИПДА, где после оформления протокола, он дал взятку начальнику Юрия, надеясь, что слухи об этом происшествии не распространятся дальше Сарматска, однако на выходе молодой комиссар явно дал понять, что этот случай он запомнит и не даст извращенцу уйти от ответственности.
Здесь стоит сделать отступление о взаимоотношениях нерейцев и людей. Хотя Лига и провозглашала, что люди готовы дружить с любыми народами, на бытовом уровне всё было несколько сложнее: иметь с ними деловые связи было приемлемо, заводить дружбу — странно, а уж вступать в какие-то более близкие связи и вовсе считалось позорным. Причина, по большому счёту, была довольно прозаична — две расы, несмотря на свою разумность и внешнюю схожесть были очень разными. Там, где человек видел товарища, готового разделить радость и горе, нереец видел возможность стать причастным к цивилизации, которая значила для них поставщика благ и защитника. Нерейцы очень тяжело понимали концепцию юмора и отношения собственности, а прирученные животные были для них чем-то и вовсе сверхъестественным. Но в то же время они отличались феноменальной по человеческим меркам памятью, их языки отличались изяществом образов, а уж их воззрения на потусторонние силы порой оставались за гранью понимания людей. Язык людей нерейцы осваивали относительно легко, чего не скажешь о людях, изучающих нерейский — таких были единицы. Одним словом, нерейцы и люди были чужды друг другу.
Любавин же, вступив в половую
