руководством Леонида Сергеевича). На столе — неоткупоренная бутылка дорогого вина.
— Извините, не знал всех обстоятельств, — виновато улыбается Леонид Сергеевич, заметив мой взгляд.
— Настенька, садись, пожалуйста, — вмешивается его более властная супруга. — Тебе сейчас лучше отдыхать. Какой у тебя срок?
— Мама, — предупреждающе зовет Александр.
— Все-все, поняла! Никаких лишних вопросов. Я все равно в раю.
Я непонимающе смотрю на Александра. Он устало потирает виски.
— Мама уже лет десять мечтает стать бабушкой.
— Он до этого встречался с какой-то англичанкой, так она глотала противозачаточные, как конфеты, — откровенничает Марья Николаевна, проверяя то, что дымится под крышкой.
— Мама, — повторяет Александр.
Она лишь отмахивается от него.
— Родная земля и здесь помогает, — заключает она, и я невольно улыбаюсь, продолжая потягивать воду.
Вот что значит нормальная семья. Когда любую новость воспринимают адекватно, когда шутки или случайные оговорки не перерастают в скандал. Я думала, что, если выйду замуж, у меня будет все, как у матери с отцом. Молчаливые войны, взаимное пренебрежение, состояние развода еще при живом браке. Но, оказывается, бывает и по-другому. И эти люди, которым уже лет шестьдесят, тому наглядное подтверждение.
— Кстати, Сашенька, что у тебя с машиной? — переключается Марья Николаевна, обращаясь к Александру.
Тот открывает рот — видимо, чтобы поправить, что никакой он не «Сашенька», но лишь обреченно мотает головой.
— А что с машиной? — спрашивает он.
— Ну, надпись на двери какая-то… странная.
— А мне понравилась, — встревает Волков-старший. — «Я «сердечко» Настю Овечкин». Немного по-детски и над падежами надо поработать, но в целом довольно романтично. В наше время, Марь, правда, такое писали мелом на асфальте у девушки под окном, но если Саня может себе позволить, то почему нет.
Кажется, если где-то есть на свете карма, то она меня нашла.
Глава 22. Александр
Удивительно, но обед в компании родителей, которых я не видел как минимум несколько лет, выдается настолько приятным, насколько это вообще возможно. Все смеются и шутят, а про будущего внука или внучку говорят так, как будто это желанный и долгожданный ребенок. Хотя чего это я — так оно и есть.
То, что я сказал Насте, правда. Мне на самом деле все равно, от кого она забеременела. Но мысль о том, что наша единственная ночь любви привела к такому исходу, все равно греет душу. Когда я нашел Настю на полу в ванную, такую вымотанную и уставшую, понял, что больше не смогу отпустить ее. Даже если она будет молить об этом. Даже если сама захочет.
Сегодня все прошло лучше, чем я надеялся. Кажется, Настя приходит в себя и кажется — только кажется, — готова меня простить.
А еще эти ее маленькие шортики… Грр. Похоже, стояк стал моим перманентным спутником по жизни. В идеальном мире она остается у меня на ночь, и я вколачиваю ее в матрас до потери сознания.
Но в реальности меня вновь спасают душ и собственная рука. Едва закончив с обедом, я пулей вылетаю из-за стола и включаю самый холодный душ, который только способен вынести. Если так пойдет и дальше, то мне придется умолять Настю переспать со мной еще раз. О других женщинах я думать сейчас просто не в состоянии.
Кстати, а может, это идея. Попробовать провести ночь с кем-нибудь еще. Так сказать, перенаправить энергию. Сходить в клуб, выбрать девушку…
Я с досадой смотрю на налившийся кровью член, которому не помогает даже ледяной душ. Да я просто проклят. Что это за идиотская традиция удовлетворять себя в душе, когда у меня по дому ходит самая прекрасная женщина на земле?
Не особенно сознавая, что делаю, я принимаюсь толкаться в руку, при этом тяжело дыша. Но в своем воображении вижу совсем другую картину: подо мной податливое мягкое тело, напряженные соски на приятно округлой груди, которую хочется смять руками или в которую хочется даже зарыться лицом.
Не знаю, сколько так стою, механически снимая напряжение. Но реальность возвращается мгновенно, будто я был пьян и резко протрезвел, едва открывается дверь, которую я, идиот, забыл запереть.
— Н-настя, — рычу я, одновременно кончая.
Эта девушка знает, как застать меня в самый неподходящий момент.
Настя вскрикивает от неожиданности, но, к ее чести, не сбегает. Лишь прикрывает глаза рукой.
— Я хотела спросить, раз сегодня обсудить работу уже не получится, не мог бы ты отвезти меня домой, — тараторит она. — Не знала, что ты тут…
— Думала, я моюсь полностью одетый? — злюсь я.
— Нет, но… Вроде бы мытье не включает в себя…
— А ты еще шорты покороче найди. — Не знаю, что на меня находит. Я как будто с цепи сорвался. — Посмотрел бы я на тебя на моем месте.
— Господи, Волков, ты что, озабоченный?
— Благодаря кое-кому, — решаюсь не юлить я.
— Слушай, я не знала… — она мнется, — …что все так серьезно.
Я прислоняюсь спиной к ледяной плитке, только это не помогает. При виде объекта своих желаний и фантазий я начинаю чувствовать отголоски вновь зарождающегося возбуждения. Если она сейчас не исчезнет с глаз моих, клянусь, что за себя не ручаюсь.
— И вообще, — говорю я наигранно спокойным тоном, хотя внутри закипает вулкан, — кто из нас озабоченный, если ты врываешься ко мне, когда я абсолютно голый, и даже не думаешь уходить?
Словно забыв о том, что не собиралась смотреть, Настя опускает руку и смотрит мне прямо в глаза через стеклянную дверцу душевой кабины. Из-за холодной воды стенки даже толком не запотели, и я вижу ее большие, как у олененка, серые глаза.
А она смелая. И это заводит еще сильнее.
— За тобой должок. — Она как будто чувствует всю власть надо мной и угрожающе улыбается.
Думаю, она имеет в виду наш первый и единственный секс, но реальность оказывается другой.
— Ты видел меня сегодня в состоянии и похуже, — поясняет она.
Поразительно, что картина сидящей на полу полуживой Насти вызывала у меня целую бурю эмоций, но ни одна из них не заставляла меня желать ее меньше. Стейси как-то отравилась креветками в одном азиатском ресторане, и я старался как можно меньше контактировать с ней в те дни, когда ей было плохо. Вел себя как кретин, в курсе, но теперь понимаю, что все дело в отсутствии настоящих чувств.
А сейчас… Есть ли у меня чувства? Эта мысль молнией ударяет по грудной клетке, отчего вновь становится трудно дышать.
— Так что? — Настя вырывает меня из мыслей. — Подвезешь?
— Почему бы тебе не остаться?
— Потому что у меня есть своя квартира, где я предпочитаю
