Потерпишь, милая, я еще не все узнала.
А у них в опочивальне более зябко, чем в моей, что и неудивительно — печи нет.
— И не спросишь, кто сватает, какой ответ дам?
— Против воли…
— Да хоть и да, — перебила я. — Милая, тебе сколько лет уже, так и состаришься за ткацким станком. Давно из палат выходила?
— Шутишь, матушка, мне из палат ходу нет. Али ты в батюшкином доме сама за порог ступала?
Черт, я видела хоть одну девку в церкви? Вроде нет, но это боярскую, молодые девушки — подростки — прочих сословий точно присутствовали.
— А как же, — ответила я наугад. — В церковь непременно. Как можно в церковь не ходить?
— Там красиво, — улыбнулась Анна. — Я у батюшки гравюры видала в книгах. И поют.
Однако мой муж при своих достоинствах был самодуром, хмыкнула я, или берег дочерей, или местами был идиотом. Вполне в духе этого времени считать, что если одна дочь заперта в четырех стенах, то и другая разделит ее участь. Если одну не выдать замуж, то и другая пусть ссохнется в светлице. Старый козел, тогда ты еще долго прожил, и если тебя на тот свет отправила родная дочь, то, может, за дело, и я не стану выдавать ее властям.
Анна искоса кидала на меня взгляды, но нет, дорогая моя, я еще не закончила, у меня еще остались вопросы, и я их задам.
— А что Пелагея? Почему отказывала? Поди боярыней да графиней неплохо быть. Ну и что, что старик, а все в доме хозяйка.
— Да что ты, матушка? — Анна вздохнула. — Это тебе батюшка подарки дарил да в шелка-бархат заморский кутал.
Намек, что взяли меня из нищеты? Я в курсе. Но больше Анна ничего не сказала, хотя я попыталась добиться ответа. Может, она пожалела об откровенности, я временно решила сдать назад, начала расписывать прелести брака. Не расскажет истинную причину отказа Пелагеи, так хоть спросит, кто по ее душу приходил.
Но нет. Добилась я только одной невнятной фразы.
— Матушка, муж-то любить должен, как тебя батюшка любил…
О Пятеро, глупые девицы во все времена одинаковы. Да не верила я, что молоденькая боярышня Екатерина Кириловна по огромной любви замуж вышла. После, узнав мужа ближе, оценив его отношение, возможно, да, прониклась симпатией, чувствами. Все это работает совершенно иначе, чем показывают в кино, а ты чего насмотрелась и начиталась, что тут написано в книгах, которые твой батюшка прячет по сундукам?
Вошла Аниська, с поклоном поставила перед Анной поднос с яствами. Я от такой наглости слегка обалдела — меня словно в комнате не было, поэтому встала, взяла кусок подкопченного мяса и вгрызлась в него. Надо умерить аппетит, а то не влезу ни в одно платье.
Аниська чем-то загремела за моей спиной, и кусок застрял у меня в горле.
Я уже слышала этот лязг — такой характерный, такой узнаваемый, как слышала и слова, сказанные перед тем, как он раздался: «Грех какой, а выбора нет»…
Глава пятнадцатая
— Отошли Аниську со двора. Фроська пусть боярышням прислуживает.
Пимен до того, как я велела его разыскать и явиться пред мои ясные очи в мою гостиную, мирно потчевал — заедал стресс. До сих пор у него с бороды свисала квашеная капуста, придавая ему диковатый вид.
— Чем не угодила-то она тебе, матушка? — осведомился Пимен и додумался наконец утереть бороду. Капуста шмякнулась на пол, и тотчас девка, взявшаяся ниоткуда, налетела и быстро прибрала все тряпкой, после чего пропала.
— Не спорь со мной, — проворчала я, хотя Пимен и не собирался. Я выставила его, напомнив, что после ужина жду его в покоях боярина, и ушла в опочивальню.
Мать-ехидна… Но кто виной, что я должна обеспечить сыну будущее, а возможно, спасти ему жизнь? Маленький Кондрат спал, а его молочный братик, возрастом постарше, уже начинал познавать мир и с завидным упрямством хватал мать за яркие деревянные бусы. Наталья при виде меня заулыбалась, вернула ребенка в люльку.
Я рассказала ей в подробностях все, что задумала: и с родильным домом, и с яслями, и со школой. В отличие от Пимена, Наталья глобально не мыслила и долго не могла понять, зачем чему-то учить холопчат, да и взрослых холопов, и тем более — зачем собирать детей под присмотром, когда испокон веков в колыбельку положил, соску сунул — тряпочку, черт бы ее побрал, которую Наталья мне тут же продемонстрировала и получила втык, чтобы больше не смела — и лежит себе дите, пока мать работает.
— Как я сказала, так и будет, — огрызнулась я, потому что за сегодняшний день устала невероятно. Казалось бы, простые разговоры, но донести любые идеи до людей с другими ценностями — лично мое терпение начинало лопаться. И я воспользовалась правом ничего никому не объяснять. — И вот что, Аниську я прочь отослала, Фроську отправила к боярышням.
Я ожидала расспросов, но Наталья уловила, что я не в настроении, и безразлично пожала плечами.
— Расскажи про сватовство к боярышням, — добила я ее. — Все, что знаешь, выкладывай.
В дом со двора Наталья попала не так и давно и передать могла немного, только слухи, ходившие промеж челяди. Но то, что покойная боярыня Головина взяла с мужа слово поперед Пелагеи Анну замуж не выдавать, в моем имении знали, кажется, даже куры. Я не поняла, осуждает ли Наталья такое решение или же одобряет, но мне было важно не ее отношение, а свершившийся факт. Увы, я могла довольствоваться лишь чужими словами, потому что самая достоверная информация умерла вместе с прежней Екатериной Головиной…
Подтвердила Наталья и то, что Пелагея женихам отказывала, а боярин, хоть и бесился, на дочь не давил. Я подозревала, что будь на ее месте Анна, он бы не церемонился, но с увечной дочерью был деликатен. Где-то на излишне эмоциональном рассказе о сватовстве графа, которому на тот момент было лет пятьдесят — на что он рассчитывал? — явилась Марья, и я убедилась, что в преклонном возрасте активная деятельность — лучшее, что может пожелать человек. Старушка даже забыла о притворной немощи.
— А я тебе так скажу, боярыня-матушка, — вмешалась она в рассказ Натальи. — Это все оттого, что боярышням батюшка покойный волю давал.
— Это в четырех стенах запер? — удивилась я и тут же прикусила губу: бабы, может, и не скажут, но ведь сама Екатерина Кириловна не возражала против такого обращения с падчерицами. Не решат ли, что я избавилась от мужа, чтобы наводить
