средства на агентуру?
– Ну, почти так… Однако перейдём к делу.
– Слушаю…
– Спасай меня, Ярослав Иванович!
– Это что-то новое… Смогу – помогу! Я ведь в отличие от большинства наших братьев-белорусов не страдаю хронической неблагодарностью.
– Вот и славно. Мне срочно нужен результат в деле золотых апостолов.
– Ну, где же я вам его возьму? Мы вернулись из Минска ещё четыре месяца тому назад, и обо всём, что мне стало известно во время командировки, я уже доложил…
– Может, всё-таки утаил какую-нибудь маленькую детальку, зацепочку, способную пролить свет на историю, связанную с их пропажей?
– Нет.
– Может, профессор о чём-то заикался, случайно раскрыл какую-то тайну, а ты пропустил её мимо ушей?
– Исключено, товарищ старший майор.
– Плохо. Уже и не знаю, что делать… Посадят нас на кол за растрату государственных средств.
– И меня тоже?
– Ну да… Ты ведь – наша главная надежда. Молодой учёный, человек, которого Фролушкин считает своим сыном! Давай, напрягай башку… Иначе нам обоим – капут.
– Слушайте, чего мы паримся? Давайте сообща запудрим руководству мозги, придумаем какую-нибудь «байду», иллюстрирующую очевидность наших успехов – и представим её, так сказать, к столу… «Ешьте, не обляпайтесь, господа!»
– А ведь точно… Яра, ты гений! Бери бумагу – пиши: «Однажды я обнаружил у Фролушкина записку…»
– Дальше я сам!
– Прекрасно.
– «На ней была нарисована церковь, обозначенная заглавной буквой “Ц” и забор, до которого стрелкой указано расстояние – 40 метров», – написал Плечов, одновременно диктуя вслух правдивое сообщение, которое он запомнил на всю жизнь.
– Гениально. Получишь денежную премию.
– Одну вы мне уже обещали…
– Да, но ты ведь ещё не уговорил окончательно профессора переехать в Минск?
– Нет.
– Вот видишь! Лучше не торопи события, дружок. А слово своё я обязательно сдержу… И всё равно – полностью расслабляться нам нельзя! Ты наперёд ещё что-то придумай, – в том же духе, ладно?
– Неужели всё так серьёзно?
– А ты думал чего я, практически генерал54, бегаю за тобой, точно мальчишка? И вот ещё что: больше в тайну никого посвящать нельзя! Ни снизу, ни, тем более, сверху… Да и нету над нами, Яра, никого больше. Только он сам! А у него – семь пятниц на неделю. Захочет – казнит, захочет – помилует. То ли по одному, то ли двоих сразу, ясно?
– Так точно, товарищ старший майор!
Шапиро направился к выходу.
За ним последовал Плечов.
Вывел Исаака Ильича за пределы двора, чтобы тот не наткнулся на очередного Илью Муромца с метлой, и помчал обратно.
На кухне с раскрытым конвертом в руках стояла Ольга. В её глазах читался неподдельный ужас.
– Что это?
– Разве не видишь – деньги. Самые что ни на есть настоящие советские рубли!
– Где ты их взял?
– Зарплату получил.
– Ну-ка, посмотри мне в глаза! Так… Врёшь?
– Нет конечно. Я всегда говорю только правду. Тем более – тебе, самой дорогой, самой желанной, проще говоря – единственной!
– Но хоть что-то для моего успокоения ты можешь сказать?
– Нет. Ещё не время.
– Но я не смогу так дальше жить? Как растить, как воспитывать дитя, если не уверена в завтрашнем дне, если ложишься спать, не зная, что будет с твоими любимыми людьми утром?
– Ничего с нами не случится. До самой смерти!
32
Перед сном супруга решила вернуться к тревожившей её теме:
– А знаешь, я слышала обрывки вашего разговора…
– Ну и что?
– «Практически генерал…» Кто это был?
– Оленька, любимая, какое это имеет значение? Генерал… Главное, что не уголовник, не вор…
– Это правда!
– Вот видишь. Успокойся – и спи! Я никогда не позволю втянуть себя в какие-то преступные антисоветские деяния. Ты же знаешь мои принципы!
– Знаю. Скажи, а куда девался твой друг? Пчелов?
– Пропал.
– Вместе с женой?
– Да.
– Боже мой!.. Что с ними стряслось?
– Вот это я и пытаюсь установить.
– Ясно…
– А деньги – аванс, за работу, которую ещё придётся выполнить.
– Тебе?
– А то кому же?
– Например, уполномоченным органам!
– Не справляются они. Вот и обратились ко мне за помощью.
– Странное какое-то решение…
– Только на первый взгляд… А на самом деле… Мог тёзка провороваться в своём «Внешторге» и уйти в подполье?
– Мог, наверное…
– А, значит, и объявиться может в любой момент.
– Пожалуй…
– И куда он придёт, если в Москве у него больше никого нет?
– Не знаю… Думаешь, к нам?
– А то куда же?
– Но ведь это может быть опасно…
– Вот видишь, ты и сама всё поняла: это обычная плата за риск.
– Родной, мне уже страшно… За тебя, за ребёночка!
– Пока я рядом – можешь ничего не бояться. Смотри, какие у меня бицепсы! Камень! За тебя, любимую, за нашего маленького, любого в порошок сотру – только укажи пальцем.
– Ой, какой ты страшный… И всё равно – зачем столько денег?
– Без них никак. Ведь, если появится Вячеслав, мне надо будет его как-то задержать… до подхода основных сил.
– Ты же теперь сильный. Скрутишь его в бараний рог – и сдашь, кому надо.
– Нет. Неправильно. Для начала его надо разговорить. Может, даже угостить водочкой, чтобы развязать язык. Иначе как узнать, куда он дел похищенное у государства?
– Теперь всё сходится… А я могу потратить на себя часть этой суммы?
– Конечно, моя родная. Сколько угодно!
33
«Сообразить на троих» (но всё равно без спиртного, – поэтому такое определение здесь вряд ли уместно!) Шапиро, Плечову и Фролушкину удалось только в следующем месяце. Кстати, и повод для этого нашёлся вполне подходящий…
Страна как раз собиралась праздновать «День Красной армии и флота».
16 февраля 1938 года в «Известиях» опубликовали статью Иосифа Виссарионовича Сталина «К 20-летию РККА и ВМФ. Тезисы для пропагандистов». Главный её вывод состоял в том, что «под Нарвой и Псковом немцы получили решительный отпор. Таким образом, наступление врагов на революционный Петроград было приостановлено. С тех пор 23 февраля стало днём рождения нашей родной рабоче-крестьянской Красной армии».
Его-то и собрались отметить наши герои в профессорской квартире.
Для начала Плечов представил своего спутника:
– Знакомьтесь, это Исаак Ильич. Мы с ним случайно в метро столкнулись. На станции «Охотный Ряд». Он долго не мог найти выход на Манежную площадь и обратился за помощью!
– А Слава сразу признал во мне земляка-белоруса…
– Руса? Ты свой рубильник в зеркале видел, сябар?55
– Ну, еврей я. Еврей из Борисова.
– Значит – человек, как мы с Ярой. Так бы сразу и сказал. А то петляешь, как перепуганный заяц по вспаханному полю. Мы – интернационалисты. Для нас все люди одинаковы, независимо от национальности, вероисповедания и даже цвета кожи.
– Согласен! – расцвёл улыбкой Шапиро.
– А я тебе что говорил? –
