к лапше заказал для меня еще порцию обжаренных королевских креветок. Но я к ним не притронулся. Пока он неспешно жевал лапшу, я рассказал ему о своем странном недуге. Расписывать там особо было нечего, но поскольку речь моя буксовала, я запинался и подбирал слова, то на мои довольно краткие объяснения потребовалось в несколько раз больше времени, чем обычно.
— Думаю, это была простуда. Так что я на всякий случай лекарство принял, — завершил я свой скудный на детали рассказ.
Доктор Сим поправил очки. Его взгляд устремился на мои подрагивающие ноги.
— Что ж, а сейчас давай поговорим об этом более подробно.
— Еще подробнее? Это как?
Мое недоумение вызвало у доктора Сима легкую улыбку:
— Хм… Ну, возможно, тебе кажется, что добавить больше нечего, потому что ты не можешь подобрать точные слова. Поэтому давай спокойно, по порядку еще раз пройдемся по симптомам: когда они впервые стали проявляться? Или другими словами, что запустило этот процесс, стало его отправной точкой?
Прикрыв глаза, я начал вспоминать, с чего все началось.
— Ветер.
— Ветер? — Доктор тоже чуть прищурился, явно копируя меня.
— Это трудно выразить. Вы точно будете слушать?
— Конечно!
Я глубоко вздохнул и постарался как можно более подробно описать события вчерашнего дня. Вот только из моих уст эта история звучала как сухое перечисление фактов: ветер подул — листья упали — волосы взметнулись — по щеке ударили — в горле ком — дыхание перехватило. Примерно так я и говорил: ни сюжета, ни контекста, чисто набор тезисов, который даже связным рассказом назвать было трудно. Тем не менее, пока я мямлил, лицо доктора все больше расслаблялось, становилось мягче и к концу моей косноязычной исповеди наконец превратилось в широкую улыбку. Он протянул мне руку, я в замешательстве протянул свою. Доктор схватил ее и несколько раз с энтузиазмом встряхнул:
— Поздравляю, это великолепные новости! Ты постепенно взрослеешь, — сказал он, не прекращая улыбаться. — Ты сильно вырос за этот год?
— На девять сантиметров.
— Вот видишь! Растешь со страшной скоростью! А если тело растет, то и мозг тоже увеличивается. Я думаю, ландшафт в твоей голове тоже меняется разительным образом. Если бы я был нейрохирургом, предложил бы еще раз пройти МРТ, чтобы в этом убедиться.
Я покачал головой: эта процедура еще в прошлый раз не доставила мне никакого удовольствия.
— Пока не планирую. Подождем, пусть миндалины еще подрастут, разбухнут как следует. И, кстати, я не уверен, нужно ли с этим поздравлять. Если из-за этого я хожу сам не свой, спать не могу.
— Когда просыпается интерес к противоположному полу, всегда так.
— То есть получается, я ее люблю? — спросил я и тут же про себя подумал: «А, черт, зачем спросил?» Доктор Сим по-прежнему улыбался.
— Ну, об этом тебе нужно у своего сердца спросить, оно лучше знает.
— Может, не у сердца, а у головы? За знания же голова отвечает. А мы лишь следуем ее командам.
— Можно и так сказать, да. Но мы все равно говорим, что это идет от сердца.
Доктор Сим был прав, я потихоньку менялся. Мне многое хотелось узнать, но, странное дело, мне больше не хотелось удовлетворять свое любопытство у доктора Сима, как это случалось прежде. Речь моя была сбивчивой, а язык заплетался даже на самых простых вопросах. Я пробовал что-то черкать на бумаге, полагая, что это приведет в порядок мои мысли. Но связные предложения никак не составлялись, у меня все время получались отдельные слова. Когда я замечал, что выходит у меня из-под пера, я вскакивал с места, комкая листы.
Мои непонятные симптомы никуда не исчезли, наоборот, только усиливались со временем. Всякий раз при виде Доры у меня начинало бешено стучать в висках. Когда я слышал звук ее голоса, даже издалека, даже в толпе среди других голосов, я тут же весь превращался в слух.
Сам не пойму как, но мое тело оттесняло разум на второй план, и для меня это ощущение было таким же неуместным и тягостным, как летом ходить в зимнем пальто, — хотелось побыстрее от него избавиться. Будь у меня такая возможность.
57
Дора стала чаще заходить ко мне в книжный. Какого-то четкого графика не было: она могла прийти и на выходных, и в будний день вечером. Но всякий раз перед ее приходом у меня по позвоночнику прокатывалась колющая дрожь. Как звери чувствуют приближение землетрясения или черви вылезают на поверхность перед бурей, так и у меня в теле появлялся какой-то зуд, и можно было не сомневаться, что она где-то поблизости: я выходил на улицу, а на горизонте уже маячила ее макушка. После чего я стремительно, будто увидев что-то зловещее, возвращался в лавку и продолжал работать, делая вид, что все идет как обычно.
Дора сказала, что будет помогать мне приводить в порядок лавку, но когда она натыкалась на какую-нибудь понравившуюся книгу, тут же усаживалась и начинала ее листать, подолгу рассматривая каждую страницу. Больше всего ее интересовали иллюстрированные издания о природе, зверях или насекомых. Она во всем могла разглядеть красоту. И в узорах панциря черепахи, и в кладке яиц аиста, и в тростнике на осеннем болоте — Дора всюду могла отыскать поразительную симметрию, созданную мастерской рукой природы. Она очень часто говорила слово «красиво». Я, конечно, умом понимал его смысл, но ощутить во всем великолепии не мог.
Осень уже полностью вошла в свои права. И за то время, пока мы с Дорой разбирали книги, мы успели поговорить о всякой всячине: о космосе — насколько он большой; о цветах — что они могут ловить и переваривать насекомых; о природе — зачем рыбам плавать на спине.
— А ты знал, что динозавры были не только огромными, как мы их сейчас себе представляем, но и маленькие, размером с контрабас? Компсогнаты — так они называются. Такие миленькие! — На коленях у Доры лежала раскрытая яркая детская книжка.
— Я знаю эту книгу. Мне ее мама в детстве часто читала.
— И ты это запомнил?
Я кивнул. Гипсилофодон был не больше обычной ванны, микроцератопс — размером с собаку, рост микропахицефалозавра — сантиметров пятьдесят, а мусзавр — где-то с плюшевого мишку. Все эти длинные и странные названия я знал наизусть.
Уголки ее губ чуть приподнялись в улыбке.
— Ты маму часто навещаешь?
— Угу. Каждый день.
Дора чуть замялась.
— А можно мне с тобой пойти?
— Да! — Ответ выскочил прежде, чем я успел обдумать эту неожиданную просьбу.
