чтобы твоего сына повесили. Или почему им так нужно, чтобы ты увидел, как его вешают».
Гобарт, прекрасно уловивший недосказанное, прокашлялся. Румянец, проступивший на его щеках, был таким ярким, что больше походил на неумело нанесённый грим.
– Безусловно, ты прав, – Гобарт сел на место. – Но тут, видишь ли, какая проблема – ни один белый человек не сможет сказать наверняка, кто из этих узкоглазых работает на тот или иной тонг[36], банду, Триаду, клан или чёртов Гоминьдан. Конечно, они могут тебе наплести про… скажем, месть за кого-то, или защиту, или… не знаю, пятно на семейной чести… но как ты узнаешь, правда это или нет? Единственное, о чём я прошу тебя – отыщи какие-нибудь убедительные доказательства, – по крайней мере, достаточные, чтобы судьи поверили, что Рик этого не делал и не мог сделать. Им не обязательно быть правдивыми, – заметив, как Эшер открыл рот, чтобы возразить, Гобарт раздражённо поднял руку. – Просто сделай хоть что-нибудь, ладно? И не трать время в поисках нужного китайца.
Подобную песню Эшер неоднократно слышал от собственного начальства в те годы, когда ещё служил в разведке – всякий раз, когда просил дозволения разобраться углублённо в каком-либо деле, впоследствии оказывающемся очередными подковёрными играми самого департамента. Так что он сразу понял, что дальнейшие расспросы бессмысленны.
– … к тому же, если честно, это не моё дело, – объяснял он позже Лидии, пока та разбирала ворох топорно переведённых документов, присланных графом Мизуками из полицейского управления Пекина тем же вечером. Сам Эшер устроился на полу, сложив ноги так, чтобы пристроившаяся между ними Миранда не смогла уползти далеко.
Полученные из управления архивы, разложенные Лидией по аккуратным стопочкам на мраморном столике гостиной, рассказывали обо всех случаях исчезновений или внезапных смертей, произошедших в Пекине с начала марта текущего года – когда последний из «отрядов обезглавливания» закончил наводить порядок после всех бунтов, – и до конца мая. Это были все сводки, которые сумели раздобыть чиновники по поручению графа.
И, в сущности, с их помощью удалось выяснить лишь то, что в Пекине обреталось слишком много нищих, враждующих банд и крестьян, которые стекались сюда из разрозненных деревень, так что уследить за всеми сразу полиция была не в состоянии.
– Честно говоря, – продолжил Эшер, – я не думаю, что Гобарт решится заложить меня немцам. Да, он человек вспыльчивый и грубый – а с женщинами, судя по всему, и вовсе обращается по-скотски, – но за все годы нашего знакомства я ни разу не видел, чтобы его преданность британской короне как-то пошатнулась.
– Значит, ты намерен посетить этого Ан Лу-таня, который поставлял сэру Гранту девушек?
Эшер ненадолго умолк, глядя, как Миранда, цепляясь за его колено, неуверенно встаёт на ножки.
– Не знаю. Десять к одному, что даже если я и добуду доказательства, что старший Гобарт развлекается подобным образом, младшему они всё равно никак не помогут. Скорее всего, всё кончится тем, что сэр Джон Джордан попросит меня держать язык за зубами. И дело даже не в том, насколько уместным кажется подобное обращение с китаянками ему самому – на кону стоит репутация всего посольства. Не говоря уже о том, что Гобарт, скорее всего, не единственный на весь Посольский квартал, кто пользуется услугами Ан Лу-таня.
Лидия поморщилась:
– Но ты же не можешь допустить, чтобы мальчика повесили, а Гобарт ушёл от наказания.
– Я и не собираюсь, – ответил Эшер и сам удивился тому, с каким жаром произнёс эти слова.
– Как ты думаешь, Ричард знает о пристрастиях своего отца?
– Готов поспорить на что угодно – он ничего не знает. Да и зачем ему? И главное – откуда ему это знать? – Джеймс высвободил цепочку своих часов из цепких ручек Миранды и выудил из кармана медную китайскую монетку. – Гобарт отбыл в Китай в тысяча восемьсот восемьдесят четвёртом и позже вернулся домой ровно на такой срок, за какой успел охмурить, затащить под венец и обрюхатить Джулию Банч. Через три недели после рождения Ричарда он снова покинул Англию и с тех пор возвращался раз в пять лет. Большую часть времени мальчик проводил в школе, так что за всю свою жизнь он, скорее всего, разговаривал с отцом полсотни раз, если не меньше.
«Да и сам я вряд ли беседовал с собственным отцом чаще», – подумалось Джеймсу, и он мысленно усмехнулся этой горькой иронии. Большинство его знакомых воспитывалось примерно схожим образом. Впрочем, знай его отец, что уже в тринадцать лет Джеймс останется сиротой, то, может, постарался бы провести с сыном куда больше времени – хотя бы ради того, чтобы как следует вдолбить отпрыску необходимость соответствовать идеалу представителя высших классов общества и объяснить, как важно заводить нужные знакомства для продвижения по карьерной лестнице.
Этот педантичный, щепетильный учёный – до сих пор казавшийся Эшеру «старым», хотя на момент смерти ему было всего сорок, – мог превращаться в Джека Потрошителя или Короля острова каннибалов[37], отправляясь из Вичфорда «по делам в Оксфорд» или «развеяться в Лондон», но до ушей его детей ни за что не долетело бы ни единого слуха. А все эти детишки, которых он видел в хутунах, носившиеся по дворам, полных золотых рыбок, постиранного белья, дядюшек, бабушек…
Эшер покачал головой, в очередной раз чувствуя себя так, словно оказался на другой планете.
– Ты не боишься, что Гобарт устроит тебе какую-нибудь другую пакость?
– Я надеюсь, он не настолько глуп, – покрутив монетку, Джеймс спрятал её и замер, позволяя Миранде осмотреть каждый его палец по отдельности и поискать монетку в рукаве. – Если ему взбредёт в голову, что это я могу заложить его, то он, конечно, попытается подстроить что-нибудь эдакое, чтобы меня вышвырнули из Китая. На этот случай я и припрятал тридцать фунтов в генераторном зале. Возможно, придётся какое-то время прятаться у старого Ву.
– Я так и знала, что нужно было идти замуж за сына виконта Брайтвелла…
– Вообще-то это ты настаивала на том, что нужно ехать в Китай…
В этот момент в дверь комнаты постучал Карлебах, уже в своём старомодном пальто и с мешком, в котором лежал потайной фонарь, веточки аконита и боярышника и десяток флакончиков со всякими хитрыми зельями. За плечом у профессора виднелся неприметный чехол новенького дробовика, а в карманах звякали патроны.
Эшер взглянул на часы. Начало пятого. Через час окончательно стемнеет.
И тогда Ито проснётся.
– А если этот самурай никуда сегодня не пойдёт, – поинтересовался Карлебах, пока они шли через вестибюль гостиницы к главному выходу, – может ли этот японец – или твой посол – добиться разрешения, чтобы нас пропустили в старый дворец, на прогулочные площадки вокруг этого… как оно там называется?
– «Золотое море», – откликнулся Эшер. – Президент Юань
