по ноге, как выяснилось, течет кровь. Она вытащила из сумки пудру и попыталась рассмотреть свое лицо в зеркальце. Поднять руку с зеркальцем оказалось непросто, плечо болело довольно сильно. На лбу явно набухала шишка. Катя не столько видела ее, сколько ощущала. В остальном лицо оказалось в порядке — ни синяков, ни царапин — если не считать выражения. Никак нельзя было показываться Варьке в таком виде.
И тут, к счастью, Варька позвонила на мобильник и сказала, что будет часа через полтора, не раньше. Антон ее проводит.
Полтора часа — это много, полутора часов должно было хватить…
Войдя в дом, Катя первым делом сорвала с себя все промокшее, грязное, рваное, одна штанина разодрана снизу и до колена, видимо, зацепилась за что-то, падая — какие-то остатки решетки? — и похромала в ванную. Напустила воды, подумала, не обработать ли сначала раны, но решила, что не имеет смысла, лучше потом. Положила часы на раковину, рядом с ванной, залезла в воду и попыталась не думать. От горячей воды кожу сперва немилосердно защипало, потом прошло и стало почти хорошо. Даже не думать удалось в эти полчаса.
Потом она намазала ссадины йодом, заклеила пластырем, высушила волосы, приняла болеутоляющее, отключила телефон, Грише — эсэмэску: «Болит голова, ложусь, созвонимся завтра», Варьке — записку: «Устала, не дождалась, ложусь, целую, увидимся утром», с наслаждением вытянулась в кровати, погасила свет — и вот тут-то мысли взяли реванш, налетели, как пчелиный рой, жаля и жужжа без всякого снисхождения.
Что все это значит? Разумеется, это не могло быть случайностью. То есть теоретически все может быть, к тому же скользко, машину вполне могло занести. Что не остановился, тоже само по себе ничего не значит — трусливая скотина или просто на все наплевать. Но вообще-то она ни секунды в это не верила. Такое совпадение — это уж как-то чересчур. А в таком случае — что? Кто-то методично (хотя пока не очень успешно) пытается уничтожить их одну за другой? Кошмар какой-то. Или она за последние дни, сама того не понимая, узнала что-то важное, что-то такое, что может представлять для кого-то опасность? Тоже, кстати, кошмар. Понять бы, по крайней мере, что это такое, — может, тогда удалось бы что-нибудь придумать.
Тут ее прямо-таки подбросило на постели. Как же она не подумала, что надо позвонить Миреле и Нике — узнать, все ли у них в порядке! Лера, скорее всего, из дома не выходила. Все-таки лучше ей тоже позвонить. С другой стороны, если эта машина охотилась за ней, Катей, то не могла же она оказаться сразу в нескольких местах? Все равно спокойнее позвонить и убедиться, что все нормально. О происшествии не рассказывать, не пугать на ночь глядя, для звонка найти какой-нибудь благовидный предлог. Например: была в ванной, кто-то звонил на городской, не успела подойти, это не ты звонила? Не ахти, но сгодится.
«Девочки» оказались дома и в порядке. Уже повесив трубку, Катя вдруг подумала, что вообще-то надо было рассказать. Предупредить, чтобы были осторожнее. Звонить еще раз не было сил. С этим можно было подождать до завтра.
Итак. Что выяснилось за последнее время? Да ничего же не выяснилось, в том-то и беда! Маша утверждает, что Мирела в ту ночь была с Гариком. Леночка утверждает, что с Гариком была Маша. То есть, по ее словам, получается скорее не «с Гариком», а «у Гарика». В любом случае, ясно, что Маша крутилась где-то около этого сарая. Там же были Леночка и Андрей. Мирела признаёт, что получила письмо от Маши, но утверждает, что не писала никаких анонимок, и возмущается.
Письмо это Машино… Вообще какая-то квинтэссенция бреда. Во всех отношениях, с какой стороны ни посмотри. Ну например — даже если это была бы правда, про Мирелу и Гарика, хотя поверить в это совершенно невозможно, хоть ты тресни, — при чем здесь Гарикова смерть? Кому бы понадобилось его убивать? Васе — из ревности? Рахметов превратился в Отелло? Вася в виде Отелло — это, надо сказать, полный блеск! Леночке? Но Леночка, скорее, убила бы Мирелу, разве нет? Да, может, его и не убивал никто! А заслонка? А что — заслонка? Пьян был, ошибся… Да то-то и оно… не так уж он был пьян…
Так, дальше. Андрей — страстный противник катынских разоблачений. Значит, ему нужно было остановить Гарика — не дать ему вернуть Васе гильзы и медальон. Вообще говоря, это — мотив. Несколько странно, что он так откровенно высказывался на эту тему за столом… Но, с другой стороны, он ведь ничего не планировал заранее. Не планировал и не мог, потому что узнал об этих гильзах и о том, что они у Гарика, прямо там, за этим самым столом. Минутный порыв, импровизация… Хорошо, допустим. Допустим, что это он. Но что, интересно знать, шарахнуло его спустя столько лет? И потом — что бы я ни думала, я никак не могу это доказать, а он не может этого не понимать. Зачем же, спрашивается, давить меня машиной? И при чем здесь Женька?
Нечего было и надеяться уснуть. Глаза закрыть — и то не получалось: под веками сразу начинали проноситься фары. В конце концов Катя плюнула, оставила бесплодные попытки, зажгла ночник и достала из книжного шкафа «Анну Каренину».
Дочитала до возвращения Анны из Москвы в Петербург, до «…чувствовала, что нервы ее, как струны, натягиваются все туже и туже на какие-то завинчивающиеся колышки». Вот-вот, нервы и колышки… Только на даче речь шла совсем не об этом. А о чем? Кто его знает… И тут она вдруг заснула.
Идиотский разговор с Никой. Она позвонила на следующий день, ближе к вечеру. Сказала, что поговорила с Андреем и хочет посоветоваться.
— Давай посидим где-нибудь, а, Кать? Ты как?
Выходить из дома не было ни сил, ни желания. От вчерашнего происшествия осталась в основном ужасная усталость и разбитость во всем теле. Шишку удалось спрятать под волосами.
— Я себя как-то так чувствую… не очень. Может, зайдешь ко мне?
— Простыла?
— Ну да… Что-то вроде того.
Рассказывать о вчерашнем по-прежнему не было сил. С одной стороны, конечно, эгоизм и свинство. А с другой — что, собственно, она могла им сказать? Ходите по улицам осторожнее? А конкретно? Опасайтесь проезжающих машин? Так они их и так опасаются, как всякий разумный
