Нам не известно, владел ли уже Гейзерих на момент обдумывания им планов морской экспедиции в римскую Африку латинским языком (то, что бастард Гундериха свободно владел латынью в последующие годы, не подлежит сомнению), или только вандальским (а также, соответственно, готским, почти не отличавшимся от вандальского) и аланским.
И потому мы можем только гадать, было ли Гейзериху известно что-либо о великом римском мятежнике — Сексте Помпее, восставшем на свой родной Рим. О человеке, чьи действия почти во всем совпадали с последующими действиями Гейзериха, к совершению которых он готовился в годы предоставленной ему судьбой, в связи с возвращением вестготов за Пиренеи, краткой испанской «передышки». Но Гизерих прекрасно знал об островах, захват которых позволял господствовать над римским «нашим» морем, контролировать все Средиземноморье. Прекрасно знал он и о всегдашней уязвимости Рима с моря. Ибо этому великому, «Вечному» городу на Тибре все еще приходилось, как и во времена «царя морских разбойников» Секста Помпея и принцепса Октавиана Августа, доставлять пропитание сотням тысяч (если не миллиону) плебеев, африканский зерновой хлеб для охваченной постоянным процессом брожения, так и лезущей из квашни опары — биомассы мирового мегаполиса на Тибре, требовавшей «панем эт цирценсес», «хлеба и зрелищ» (причем, в первую очередь, ХЛЕБА).
Судя по всему, в вопросе морской экспедиции в Африку с целью давления на Рим, несомненно, не раз обсуждавшейся в узком кругу высшей вандальской знати, между сводными братьями Гундерихом и Гейзерихом так и не было достигнуто согласия. Для храброго рубаки Гундериха, пробившегося с боем через Галлию, чтобы, в конце концов, быть убитым в бою, подобно своему отцу Годигислу, мысль о возможности начать войну с Римом, да еще и победить Рим силой такого оружия, которое еще никогда вандалами не применялось, казалась, скорее всего, чем-то из области фантазии (если он вообще мог представить себе нечто подобное). Следовательно, Гизериху приходилось годами разрабатывать свои далеко идущие планы тайком, занимаясь обучением, на первых порах, нескольких сотен своих соплеменников, выбирая для обучения тех из них, без которых его царственный брат мог вполне обойтись. Что, естественно, было нелегкой задачей. Когда же Гундерих был, наконец, убит (кто знает, кем?) при осаде Гиспалы, настал час «Зинзириха-риги». Отныне ничто больше не стояло на пути осуществления так долго вынашиваемого им тайного плана «попытать счастья за морем» (на этот раз — Средиземным) — единственной перспективной концепции спасения вандальского племени от грозящей ему катастрофы.
Самыми удивительными среди обманных политических маневров, повторяющихся с завидной периодичностью вот уже на протяжении двух тысячелетий «с гаком», являются, пожалуй, те, которые сразу же поддаются разгадке. К их числу относится приглашение в свою страну чужеземных войск. Удержать этот процесс под контролем не удавалось в истории, пожалуй, никому из его инициаторов. Тем не менее, попытки контролировать его все время повторяются. «Заказные» вторжения. «Псевдо-вторжения». Беспорядки в собственной стране, искусственно инициируемые силами, надеющимися, наведя грозу на свое отечество, поудить рыбку в мутной воде. Как мы помним, галлы-сеноны призвали в свою страну германские войска Ариовиста. Маркоманны царя Ванния — языгов. Галлоримляне — «солдатского» императора Константина III. Святополк Окаянный — поляков. Олег Гориславич — половцев. Лидер австрийских национал-социалистов Зейсс-Инкварт — гитлеровский вермахт. И так далее, и тому подобное…
Кажется, Гундерих и Гейзерих тоже получили такого рода приглашение явиться в римскую Африку. Человек, пригласивший их туда, поставив, как вскоре выяснилось, тем самым жирный крест на собственной карьере (и, в конечном счете — полной треволнений жизни), принадлежал к числу, пожалуй, интереснейших действующих лиц великой драмы, именуемой нами всемирной историей — римский полководец и наместник Бонифаций (Вонифатий), снискавший славу своей победой над вестготами в битве под Массилией-Марселем в 413 г., успешным отражением берберских набегов в Африке и своей дружеской перепиской с иппонийским епископом Аврелием Августином. Отец церкви всячески старался подольститься к успешно продвигавшемуся по служебной лестнице военачальнику. Подобно тому, как в юные годы Августина тимгадский епископ Оптат (возглавлявший тамошних сектантов- донатистов) всячески старался подольститься к африканскому узурпатору Гильдону, отпавшему, со вверенной ему римской житницей, от Рима и дерзнувшему именовать себя царем (лат. рекс), прекратившему снабжать Рим хлебом и с большим трудом разбитому экспедиционным корпусом, направленным в мятежную Африку Флавием Стилихоном. Епископ Августин отправился к Бонифацию в далекий, расположенный на границе беспокойной пустыни, гарнизон. Поскольку счел этого командира размещенных в римской Африке готов-«федератов» (как назло — сплошь ариан), имевшего правоверную супругу-кафоличку, наиболее подходящим кандидатом на роль сильной личности, способной сохранить и поддержать порядок. А в порядке римская и христианская Африка нуждалась как никогда ранее, с учетом становящихся все более дерзкими мавров, вторгавшихся все чаще в римские пределы.
Однако Бонифаций разочаровал иппонского епископа. Ибо, после смерти своей православной супруги, женился на богатой арианке. Мало того! Он окружил себя, подобно Соломону, целым сонмом красивых наложниц — представительниц всех рас античного Средиземноморья. Да и вообще, похоже, подражал во всем только что — всего четверть века тому назад, свернувшему себе шею на крутых поворотах истории царю Гильдону, тщась, назло Риму, провозгласить себя владыкой Африки. Правление Гильдона длилось недолго, потому что тогда Римом фактически правил суровый вандал Стилихон, живо положивший конец этим африканским безобразиям.
С учетом печального опыта Гильдона, осторожный Бонифаций, стремившийся избежать судьбы своего предшественника в деле утверждения африканского самодержавия, решил запастись надежными союзниками, способными поддержать его в борьбе с Римом, в котором, хотя и не было второго Стилихона, но был свой «квазистилихон» — Флавий Аэций. Ненависть Бонифация к римскому военачальнику Кастину, кое-как удерживавшему еще в своих руках часть Испании, была не меньше его ненависти к разбившим этого Кастина в пух и прах вандалам. И потому женатый на богатой арианке римский дукс и комит-наместник Африки, прозванный, за свою доблесть в боях с пытавшимися прорвать африканский лимес Римской «мировой» империи «немирными» берберами, «последним римлянином» (на пару с военным магистром римского Запада Флавием Аэцием,) не счел порухой своей чести предложить вступить с ним в союз правившим Вандалузией вандальским сводным братьям-соправителям. Вероятно, в 426 г. Бонифаций отправил из Африки в Юлию Трансдукту, современную Тарифу, и Гиспалу с верными людьми пригласительное письмо примерно следующего содержания: Придите со своим вандальским народом, переправьтесь через пролив, и мы разделим богатую (Северную) Африку на три части. Одну треть получит Гундерих, вторую треть — Гейзерих, третью — Бонифаций.
Особенно примечательным в данном пригласительном письме представляется следующее. Комит Бонифаций обращается к Гундериху и Гейзериху как к равноправным правителям, обещая каждому из них равную долю добычи. Невзирая на то, что Гундерих на момент прибытия посланцев Бонифация из Африки в Испанию с письмом, очевидно, был все еще жив. Значит, Гейзерих был уже достаточно хорошо известен в римском мире. Как и то, что комбинированная сухопутно-морская операция по перевозке целого «народа-войска» по морю из Европы в Африку была по силам только и именно Гейзериху (независимо от того, был ли он венчанным царем вандалов или еще нет), которому в награду предлагалась половина африканских земель, отведенных Бонифацием вандалам. Доля, равная доле, полагающейся его сводному брату — законному вандальскому и аланскому царю. Важно и другое: серьезность намерений Бонифация, опасающегося своего свержения очередным присланным из Европы римским экспедиционным корпусом, не видящего иного выбора, кроме союза с «презренными варварами» (к ужасу блаженного Августина).
