это была наша кровать), когда её длинные руки обвивали меня за талию, я с трудом могла представить себе, что эта красивая женщина когда-то была мальчиком. Я имею в виду, что когда-то она жила в теле мальчика, мужчины. Поймите, я не сексистка. Конечно, мужчины могут быть внимательными, чуткими любовниками. По крайней мере, я уверена, что могла бы смело назвать себя шовинисткой, если бы мой собственный (довольно неудачный и ничем не примечательный) опыт общения с ними привёл меня к иному заключению. Я просто пытаюсь сказать, что Абалин прекрасно понимает, что мне нужно. Она улавливала все нюансы и потакала мельчайшим моим желаниям. Можно сказать, что она играла со мной как с музыкальным инструментом, но здесь, вероятно, будет более уместно сравнение с видеоигрой. Возможно, если бы я её спросила, она могла бы сказать, что моё тело – это своеобразный контроллер, с помощью которого она играет с моей плотью.
Надеюсь, мой рассказ не напоминает вам одну из тех дрянных книг в мягкой обложке, которые можно увидеть на полках в «Шэус» или «Стоп энд Шоп». Если у вас создалось такое впечатление, значит, я не смогла описать Абалин должным образом. Не то чтобы я никогда раньше не писала о сексе, о тех странных фантазиях, которые мне иногда хочется перенести на бумагу. Но это другое, даже если сейчас мне не хочется тратить время на объяснения, в чём именно заключается разница.
Однажды утром, почти через неделю после того, как мне привиделась Ева Кэннинг, наблюдающая за нами на Уэйланд-сквер, мы с Абалин раскинулись на влажных простынях, которые изрядно пропитались потом после секса. Лучший секс у нас случался обычно по утрам, словно это был некий естественный мост между сном и бодрствованием. Мы лежали там, пока солнце, заглядывая внутрь сквозь окно спальни, играло своими лучами на наших грудях и животах. Это был один из моих выходных, и мы притворялись, будто собираемся лежать в постели весь день. Мы обе понимали, что это всего лишь фантазии, что в конце концов нам надоест и мы займёмся другими делами, но было приятно немного покрасоваться в свете софитов, как говорила Кэролайн, когда имела в виду, что кто-то разыгрывает представление.
– Я лучше, чем она? – спросила я, играя угольно-чёрными прядями её волос. Корни уже немного отросли, но я старалась этого не замечать, не желая испортить столь приятный момент.
– Лучше, чем кто? – не поняла Абалин.
– Ты знаешь. Лучше, чем она. Лучше, чем Джоди.
– Ты что, с ней соревнуешься?
– Нет, не соревнуюсь. Мне просто любопытно, как ты меня оцениваешь, вот и всё.
Повернув голову, она посмотрела на меня и слегка нахмурилась, заставив пожалеть, что я задала этот вопрос. Это был глупый, продиктованный неуверенностью вопрос, и мне очень захотелось забрать его обратно. Чтобы стереть о нём само воспоминание.
– Джоди – это Джоди, – размеренно произнесла Абалин. – А ты – это ты. Мне ведь необязательно любить апельсины больше, чем яблоки, правда?
– Нет, – прошептала я и поцеловала её в лоб.
– Джоди увлекается разного рода извращениями, и это круто. Но иногда начинает надоедать.
– Ты имеешь в виду шлепки и связывание?
– Типа того, – вздохнула Абалин. – Я проголодалась. Хочу сделать бутерброд с арахисовым маслом и желе. Тебе сделать один?
– Нет, – отказалась я. – Мне нужно принять душ. Хочу провести день за рисованием. А то я слишком расслабилась.
– Что за спешка? – удивилась она. – У тебя какие-то сроки горят?
– Типа того. Я имею в виду, у меня есть картины, которые мне очень нравятся и по-настоящему дороги, они предназначены только для меня. Над ними я могу корпеть столько, сколько посчитаю нужным, да? Но ведь есть ещё и картины из Мистика и Ньюпорта. – Она спросила меня, что я имею в виду, и я объяснила, что писала морские пейзажи, которые затем продавала отдыхающим и туристам. Иногда я сама обосновываюсь на жарком тротуаре и продаю их прохожим. В других случаях я отдаю свои работы в галереи, которые продают их сами, но берут за это комиссию. Они довольно дрянные, мои «курортные» картины, и для меня это просто безыскусные коммерческие поделки. Но они приносят достаточно денег, чтобы покрыть стоимость красок, кистей, холста и всего, что мне требуется для работы. Я очень редко продаю картины, которые рисую для собственного удовольствия, а это значит, что они развешаны по всем стенам моей квартиры.
Итак, Абалин пошла делать себе бутерброд. Я приняла душ, затем выпила чашку чая и одолела тарелку «Майпо»[52] с нарезанным бананом. Абалин расселась на диване, открыв ноутбук, и вошла в одну из своих многопользовательских онлайн-игр (я довольно быстро усвоила её жаргон) – ту, где были орки, два вида эльфов и космические козлы, разговаривающие с русским акцентом.
В тот день на моём мольберте оказался холст, над которым я работала уже около месяца. Картины, которые я пишу исключительно для себя, всегда занимают много времени. Практически всегда их замысел приходит в особенные, «чудесные» моменты, как любит говорить Абалин, когда настаёт их время. До сих пор эта картина представляла собой сочетание эбеново-чёрных и красных полос, настолько насыщенных, что они выглядели будто глубокие подводные течения. Я сама толком не понимала, что хочу изобразить. Надев свой халат, я села и уставилась на холст. Какое-то время я просто сидела и вдыхала успокаивающий аромат льняного масла и красок, скипидара и грунтовки. Эти запахи всегда витают в моей комнате для рисования и останутся здесь, как мне кажется, ещё долго после того, как я куда-нибудь перееду (при условии, что я вообще когда-нибудь перееду). Итак, я сидела и смотрела на картину, прислушиваясь к приглушённым звукам из гостиной, где Абалин азартно убивала пиксельных монстров. Абалин частенько ругается, когда играет в свои игры. Что ж, приглушённые звуки игры и её ругательства – прекрасный аккомпанемент моим художествам.
В какой-то момент я взяла блокнот и принялась рисовать углём. Сначала я, наверное, намеревалась сделать несколько набросков того, во что должно превратиться моё полотно. Уверена, что именно это я и хотела сделать. На улице я услышала звуки автомобильной стереосистемы, какую-то шумную мексиканскую поп-музыку. Живя в Арсенале, такое можно частенько услышать. Сейчас меня это уже не так раздражает, как в первое время, когда я сюда только переехала. Я сидела, слушая возгласы Абалин и музыку, заполняя страницу за страницей торопливыми эскизами. На улице какие-то мужчины перекрикивались по-испански. Я облизала губы, ощутив вкус пота, и подумала, что стоит встать и открыть окно, а потом включить старый напольный
