с тобой люди, Женька. Ты сейчас Элю зачем-то приплел, горячишься. Сам посуди, как с тобой спорить?
— Я вовсе не горячусь, но мне хочется знать, что с тобой творится в последнее время?
— Не ерунди. Может, пойдем освежимся?
— Нет, сначала ответишь, — настаивал Ладилов.
Коноплин лежал на спине, смотрел на кучерявые облака, проплывающие в небе. Ответил не сразу:
— Знаешь, Женька, я — настоящий деревенский парень…
— Был.
— Да, это в прошлом. Отец мой работал трактористом. Вот и я сызмальства возле трактора увивался. Что ж, выучил отец и меня, когда подрос, трактор водить, землю пахать. Хорошо выучил. Да не совсем. Однажды он оставил меня допахивать клин, а сам ушел в село. С матерью было плохо — болела очень. Я и решил: дай-ка покажу свою удаль, вспашу столько, что батька удивится. Ну и стал пахать помельче. Дело, конечно, быстрее пошло. До прихода батьки клин был вспахан. Он, верно, удивился. Да тут же понял, в чем дело. Проверил глубину вспашки, покраснел и без всяких разговоров так излупцевал меня — век буду помнить. Помнить и потому, что прав был батька. Вот как.
— Ты это к чему говоришь? — ничего не понял Ладилов.
— Да к тому, что мелко пахать нельзя: надо в самый раз.
— И опять не понимаю!
— Надо понять наконец.
— Что ты мне голову морочишь? Что я, пахарь, что ли?
— Пахарь. В своем деле. Мне в селе довелось учиться с перерывами. Еще и в поле работать надо было. Одолел. И в штурманском училище, думаешь, легко было? Тоже одолел. Ты не подумай, что я хвалюсь. Просто хорошо понял на своем опыте, что в любом деле, чтобы его хорошо познать, нужен труд и труд.
— А я что, по-твоему, плохой летчик, скажи? — с иронией спросил Ладилов.
— Хороший. Конечно, тебе эта наука легко досталась. Ты — коренной горожанин, не то, что я. Наверное, развитее меня…
— Брось прибедняться!
— Даже хороший летчик на месте не должен стоять. Тебя вот от занятий, похоже, тошнит. Известно, мол, все, зачем повторяться. Так без повторения и те знания, которые имеешь, можно растерять!..
Ладилов разозлился:
— Ты кто, учитель, наставник? Хватит мне таких!
— Не сердись, Женька! Я же по-товарищески!
— Здо́рово — по-товарищески! Словно попал я в первый класс. «Мальчик, не смотри в окно, пиши, мальчик, не крутись, сиди смирно, мальчик, утри носик!..» Педагоги мне! Каждый старается учить. Сам поучись, а мне нечего указывать!
— Да не злись, Женька, я по-хорошему с тобой. Ты ведь, как это говорят, характерный, знаю. Сверху-то все хорошо. А ты поглубже глянь…
Соседи по пляжу все еще продолжали переругиваться. Мужчина что-то бубнил сердитым голосом, женщина, наоборот, пыталась, судя по всему, его успокоить.
— Ты — как этот дядька, — кивнул на них Ладилов. — Бубнишь и бубнишь. Все это ни к чему. В наставники мне не годишься, — заявил Ладилов. — Загорай. Я пошел купаться.
Коноплин посмотрел ему вслед. «Хороший летчик, а вот трудно с ним летать. Кажется, все правильно ему высказал, да ничего Женька не понял. А может, и я в чем-то неправ?.. — подумал Алексей. — Или прав все же?..»
У КИНОТЕАТРА
— Эля, пожалуй, не придет, — посомневался Алексей.
— Почему? Придет! — убежденно ответил Евгений.
— Приглашали на понедельник, а потом отложили на целых три дня.
— Что же из того? Мы — люди военные. Теперь она знает, видела нас в форме. А чего ты стонешь? Ну, не придет, найдем других девчат. Только ты посмелее веди себя. Иначе так холостяком и помрешь. Ну и штурман у меня!
Они стояли у кинотеатра уже минут десять. Ладилов, как всегда, был оживлен. В сутолоке, которая неизбежно возникает у театров по вечерам, особенно если идет новый фильм, он чувствовал себя на месте. Частенько ловил на себе взгляды девушек и хорошо понимал, что они косятся на него не только из-за летной формы.
А штурман немножко терялся в такой толпе.
Неожиданно Алексей встрепенулся и покраснел. Евгений тронул его за локоть:
— Я говорил! Вот и она! А ты — не придет!
Коноплин увидел девушку раньше Евгения. Поэтому-то он и покраснел.
Эля быстро шла через площадь, звонко постукивая каблучками по асфальту.
Та, которая появилась на берегу реки — в ситцевом платье и босая, — была ближе, понятнее. Сейчас через площадь шла стройная строгая девушка в туфлях на «шпильках», цветастом, отделанном замысловатой каймой платье.
Нет, эту девушку он будто бы раньше и не видел, не знакомился с ней!
— Ого! Мы принарядились! — вполголоса сказал Евгений. — Пойдем встречать!
Алексей, чувствуя, что не знает, о чем же он может говорить с Элей, медленно пошел за ним.
Ладилов уже успел заговорить с девушкой, когда Коноплин произнес:
— Добрый вечер!
Кивнул головой и тут же представил себе, что выглядит, видимо, довольно нелепо, вот так здороваясь с девушкой — из-за плеча своего друга.
— Добрый вечер!
Глаза Эли смотрели спокойно, серьезно.
Евгений не умолкал:
— Самые лучшие места! В проходе. Старался специально для вас. А где же подруга?
— Она не смогла прийти. Мы не опоздаем?
— Нет, что вы! Но торопиться надо.
Ладилов говорил что-то еще, наверное, веселое, потому что девушка смеялась. Коноплин не слушал. Ему было не по себе. Шел рядом с другом и в который раз проклинал свою глупую застенчивость.
— Лешка, к тебе обращаются! — позвал его Евгений.
— Что?
— Эля говорит, что видела тебя уже несколько раз по воскресеньям. На реке.
— Да? Может быть.
Нет, не умеет он поддержать разговор. «Рохля!» — выругал Коноплин сам себя.
— Я раньше не увлекалась рыбной ловлей. Это дедушка заставил меня ездить с собой. Но рассвет на реке, да если еще находишься у леса, такой красивый! В общем, так я и стала постоянной дедушкиной спутницей, потому что… влюбилась…
— В кого, не секрет? — нагнулся к ней Евгений.
— В рассвет.
— Гм… Рассвет — нечто неодушевленное.
— Наоборот! Вы сами-то наблюдали восход солнца? Не на аэродроме, нет, а у реки…
— И что же? Наблюдал тысячу раз. Конечно, на аэродроме.
— А на реке?
— Что-то не заметил. В воскресенье было холодно и сыро.
— Еще бы! Сазана вздумали ловить руками в воде, да еще одетым!
Алексей невольно улыбнулся. Правильно! Не все же должны немедленно восхищаться при одном взгляде на его друга!
В зале Коноплин хотел сесть рядом с Евгением. Но девушка сама заняла среднее место. Так он оказался рядом с ней. Шла польская кинокартина, в которой рассказывалось о тяжелой судьбе одинокого мальчика, — «Еще один, которому нужна любовь».
Ладилов часто наклонялся к девушке, шепотом что-то говорил ей. Алексей невольно поворачивал голову к ним, терзаясь от мысли, что
