но вполне устраивающими обе стороны: не пить кровь ни у кого из своих, не высасывать пленных, за которых можно получить выкуп, не требовать никаких льготных условий по состоянию здоровья, кроме тех, на которые вправе рассчитывать остальные члены экипажа, не вступать в «фонд борьбы с коррупцией» и не кучковаться более чем по трое во избежание сговоров и мятежа.
Точно так же Питеру ничего не стоило вчетверо увеличить свою эскадру, но он предпочёл ограничиться тремя кораблями: «Арабеллой», «Ла Фудром» с командой в сто двадцать французов под начальством Каузака и захваченным «Сантьяго», оснащённым заново и переименованным в «Элизабет».
Это нежное, певучее имя они дали кораблю в честь великой королевы, во время царствования которой английские моряки проучили Испанию так же, как и сейчас собирался это сделать капитан Блад. Хотя нет, Блад без всякого патриотизма намеревался всего лишь банально грабить подданных кастильского флага. Командиром «Элизабет» он по блату назначил опытного в морском деле Хагторпа, что было горячо одобрено всей командой. На новое дело решили пойти в конце лета.
И вот в августе 1687 года небольшая эскадра Питера Блада совершила наконец так долго ожидаемое нападение на богатый город Маракайбо. Увы, но эта чётко запланированная операция прошла вовсе не столь гладко, как предполагалось. Начнём не с начала, а добавим тумана и интриги…
…Итак, на маленькой, выжженной солнцем пыльной площади внутри старенького форта бурлила неуправляемая толпа из нескольких сотен головорезов с трёх кораблей. В буйном споре, местами едва не переходящем в поножовщину, принимали участие, с одной стороны, Хагторп, Волверстон и Питт, а с другой – Каузак со своими офицерами, чья совместная трусость и паникёрство, собственно, и были всему причиной. Молчим, слушаем, запоминаем…
Каузак, встав на цыпочки, словно зайчик в детском саду, бессвязно обвинял капитана Блада во всех смертных грехах! Выглядел новый капитан «Ла Фудра», будто дешёвая иллюстрация самых заезженных пиратских штампов. Вымазанная в «крови», а по факту покрытая пятнами вина и компота блуза из синей бумажной ткани расстёгнута на грязной волосатой груди; за поясом кожаных штанов торчат кривой нож и целый арсенал пистолетов; на перевязи через плечо болтается ржавая абордажная сабля. И в довершение всего – красный шёлковый шарф на голове, завязанный на манер тюрбана. Да так, чтобы свободный конец свисал аж до пупа. Мечта парижских женщин! Пьер Карден завистливо курит в далёком будущем…
– Разве я не предупреждал всех вас, что всё идёт слишком гладко да сладко? – орал он, яростно топая кривыми ногами. – Брошенный форт. Да, этот самый, будь он проклят…
Пираты нестройно загудели. Они прекрасно знали Каузака как несносного вруна и болтуна, незнакомого с дисциплиной, зато готового всегда во всём искать виновных.
– А форт пустой! Ни-ко-го. Словно их всех вампиры высосали! Никто в нас не стрелял. Пушки молчали. Я тогда ещё заподозрил неладное. Но мы всё-таки плывём дальше, чуть ли не до Гибралтара[35]. И что же мы находим, развернувшись, а? Вооружённый до зубов город, у пристани которого стоят… Четыре! Испанских! Корабля!
Последние три буквы разнесло эхом. Корсары слушали вполуха, и то просто потому, что больше заняться было нечем, хоть дерись со скуки. Однако некоторые опытные люди понимали, чем именно чревата скучающая толпа…
– Я снова предупреждаю капитана Блада, я говорю ему, что это «ж-ж-ж» неспроста! Но он меня не слушает, он меня посылает в ту же «ж-ж-ж…» раком-лесом! А ведь мы вляпались во всё это только из-за дурацкого упрямства вашего замечательного Питерика Бладика!
Ничего нового бретонец не сказал, все и так прекрасно понимали, в каком хреновом положении они находятся. Четыре испанских галеона плюс пушки городских укреплений делали лобовой штурм Маракайбо попросту невозможным: три корабля Блада были бы в хлам изрешечены за пятнадцать минут, подойди они на расстояние пушечного выстрела.
Поэтому пираты просто встали напротив испанцев на расстоянии пяти-шести морских миль. А уже через три часа подошла шлюпка под белым флагом, и старательно храбрящийся молоденький офицер передал корсарам требования испанского адмирала, командира эскадры его католического величества, о том, что если к вечеру следующего дня они не сдадутся, то испанцы сами их атакуют и, учитывая подавляющее превосходство в пушках, пустят на дно. Абзац! Без вариантов!
Да, пиратские корабли находились не в лучшем положении, но, как ни смешно, виновником этого был тот самый француз, который сейчас громче всех разорялся на площади…
– И кто теперь ответит мне, капитану Каузаку: как мы сможем спасти свою задницу, не приняв условий испанского адмирала? Вот как?!
Пираты на площади неуверенно загудели. Огромный Волверстон, гневно зыркнув на них своим единственным глазом, сжал кулаки, явно собираясь дать по морде трусу, подстрекавшему к бунту. Но Каузаку было уже пофиг! Воодушевлённый молчаливой поддержкой своих корсаров, он демонстративно захохотал:
– Ты думаешь, что капитан Блад – это сам бог морей и что он может творить чудеса? Да знаешь ли ты, что ваш хвалёный капитан Блад смешон, как дурилка картонная…
Он внезапно прикусил язык, потому что как раз в эту минуту из башни старого форта, не торопясь, выходил Питер Блад. Рядом с ним шёл красавчик вампир Ибервиль – длинноногий, высокий француз. Несмотря на свою молодость, он пользовался славой лихого корсара, на Тортуге его считали настоящим морским волком ещё до того, как он был инфицирован, и лишь безвозвратная потеря собственного судна вынудила Ибервиля поступить на службу к Бладу, о чём он, между прочим, ни разу не пожалел.
Напомню, что вампиры Нового Света не особо боялись палящего солнца и во многом отличались от потомков Дракулы, наводивших страх на всю Европу. Благородный француз умел контролировать свою жажду крови, успешно руководил людьми, к тому же искренне разделял любовь доктора к поэзии Горация. А встретить ценителя высокой поэзии в Карибском море было весьма непросто…
Капитан «Арабеллы», в широкополой шляпе с плюмажем, вышел к пиратам, слегка опираясь на длинную трость из чёрного дерева. По внешнему виду никто не назвал бы его корсаром; он скорей походил на праздно гуляющего щёголя с Невского, Пэлл-Мэлл[36] или с Аламеды[37]. Однако длинная боевая шпага, небрежно откинутая назад, и стальной блеск в глазах Блада выдавали в нём подлинного искателя приключений на свою м-м-м…
– Неужели вы находите меня смешным, Каузак? – вежливо спросил он, останавливаясь перед бретонцем, который вдруг как-то внезапно выдохся и на всякий случай сделал книксен. – Кем же тогда мне считать вас? Кто виноват в том, что мы попали в засаду? Исключительно ваш прогрессирующий кретинизм. Уж поверьте слову врача…
– О, мон дьё![38] Значит, я ещё и виноват?!
– А кто умудрился потерять нашу эскадру в тумане, нарваться на испанцев, ввязаться в глупый
