зеркалом выбившиеся из-под неё пряди прямых, светлых волос, попрощалась и ушла.
Юля осталась стоять в прихожей. Она пыталась понять причину, по которой так легко выдала себя. Ну что стоило придумать какой-нибудь другой ответ? Сказала бы, к примеру, что у Серёги в дневнике двойка с тройкой стоят. Разве не повод, чтобы оказать ему шефскую помощь? Повод. Кстати, и не ложь это вовсе! Выдавать товарища, конечно, нехорошо — он, может, об этой двойке своей опекунше не собирался рассказывать, — но это всё же лучше, чем то, что она только что сделала. Теперь Серый наверняка разозлится, а они с ним только-только помирились. Вот ведь дура чёртова! Ну и кто из них двоих после этого эскимос?
Вернуться домой, а оттуда позвонить и объяснить ему, что произошло? Не хочется. Он тут, рядом, за закрытой дверью. Всё ещё в раздумьях Юля медленно подошла к зеркалу и выключила настенный светильник. Постояла, привыкая к темноте, потом, когда начала различать дверные проёмы, вернулась к его двери, постояла в нерешительности, но всё же отворила её.
На неё пахнуло знакомыми запахами. Серый так пахнет. Приятно очень, кстати. Постояла на пороге, рассматривая его тёмную голову и голые плечи на светлом фоне постели, вошла в комнату и неслышно прошла к окну. Раздвинула задёрнутые на ночь шторы, постояла, глядя на спешащих по своим делам прохожих, дотянулась руками назад и расстегнула крючки, стягивающие пояс школьного фартука. Осторожно, чтобы не поцарапаться колючей застёжкой комсомольского значка, сняла фартук, аккуратно сложила его на краю письменного стола. За фартуком пришла очередь юбочки, а за ней и блузки. Осталось только снять носки и рейтузы…
Раздевшись до трусов и майки, Юля постояла, нерешительно глядя на дверцу шкафа, за которой скрывалась выданная ей байковая рубашка, неслышно вздохнула, чуть пожала плечиками и не стала её открывать. Вместо этого на цыпочках подошла к широкой кушетке, на которой раскинулся в глубоком сне Серёга, присела на самый краешек, посидела минутку, глядя на его левое ухо и висок (он спал на животе, отвернув голову к стене), потом пересела глубже. Попой она при этом задела его спрятанную под одеялом руку. Серёга убрал её и медленно перевернулся на бок.
Ей пришла в голову новая мысль. Если она сейчас заберётся под одеяло, прижмётся к нему и будет нежна с ним, то не будет он на неё очень уж сердиться, когда проснётся. Вон и вторая подушка, которая обычно остаётся ночью в комоде у стены, сегодня лежит на кушетке. Она привстала, вытаскивая из-под себя край одеяла, приподняла его, осторожно опустила голову на подушку, а ноги спрятала под одеяло.
***
Юля осторожно вытянула руку и нашла талию Серёги. После улицы руки у неё всё ещё не согрелись, и он вздрогнул. Развернулся на спину, потянулся, выбросив руки над головой, зевнул и лишь после этого развернулся к ней. Полежал, хлопая глазами, и шёпотом поздоровался:
— Привет, Юлька! Ты как здесь оказалась?
Она молча улыбнулась ему и снова протянула руку. Серёга почувствовал прикосновение холодных пальцев к своему животу, поймал их и перетащил к себе на талию. Ещё и ладошкой своей горячей сверху прикрыл, чтобы ей теплее было. Спросил:
— Замёрзла?
— Угу, на улице холодно.
— Иди ко мне, я согрею…
***
Он потянул её на себя, а потом они очень долго совсем не разговаривали. До тех пор, пока ЭТО не началось. Вот тогда она испугалась. Да так сильно, что упёрлась она руками в его плечи, силясь оттолкнуть, и зашептала ему прямо в лицо:
— Серёжа, не надо! Я не хочу!
Он не сразу её отпустил. Она даже чуть было не рассердилась. Вывернулась из-под него, забилась, не понимая, как освободиться, лишь тогда до него что-то начало доходить. Он помедлил ещё немного, а потом перелез через её ногу, упал на живот и засунул руки под подушку.
Полежал так, глядя на неё одним глазом, а потом на спину перевернулся. Он ещё тяжело дышал, когда сказал ей это.
— Знаешь, Юлька, то, что ты со мной вытворяешь, называется одним очень нехорошим словом…
Она искала под одеялом свои трусики, когда он это сказал. Удивилась так, что даже забыла про свои поиски. Повернулась к нему и спросила:
— Каким словом? Что я с тобой вытворяю? О чём ты?
— Издеваешься ты надо мной — вот что! — Серёга тоже сел в кровати, взял свою подушку, отбросил её к стене, переполз туда и уселся, подсунув подушку под спину.
Она аж задохнулась от удивления.
— Это я-то издеваюсь?!
— Ну, не я же! Заводишь меня, а потом грубо бросаешь! Я вот никак понять не могу: зачем ты это делаешь? Тебе что, доставляет удовольствие смотреть, как я мучаюсь?
— Ты что, дурак? Ты о чём? Я вот вообще ни слова не поняла из того, что ты тут наговорил!
— Не понимаешь?
— Нет, не понимаю!
— Странно. Ты показалась мне девушкой достаточно взрослой, чтобы понимать такие вещи.
— Какие вещи?
Серёга молча зашарил под одеялом ногами, потом нырнул рукой к своей левой ноге, рассмотрел свою добычу и протянул Юле её трусики. После этого обеими руками высоко поднял одеяло, поглазел в темноту под ним и снова протянул руку на сей раз за своими трусами. Натянув их под одеялом, он поднялся на ноги, прошагал к краю кушетки, спрыгнул на пол, подошёл к стоящему в углу шкафу, открыл его, достал что-то светлое, вернулся к ней и протянул ей большое банное полотенце.
— Если тебе нужно принять душ, можешь идти первой. Я пошёл готовить завтрак.
— Ну уж нет! — возмутилась она. — Давай заканчивай то, что начал! Какие вещи я не понимаю?
— Я уже сказал какие. Повторить?
— Повтори!
Серёга отошёл к письменному столу, нашёл на стуле свои домашние брюки, натянул их и угрюмо пробурчал:
— Не хочу повторять. Всё ты прекрасно понимаешь. Просто ты упрямая и не хочешь признаваться в том, что была неправа. Иди в душ!
— В чём я была неправа? — Она начала злиться.
— В чём, в чём… Здесь можно, а тут не трожь! — передразнил он её. — Это можно, а вот это ни в коем случае нельзя! Ты как будто специально меня дразнишь, а потом, в самый неподходящий момент, говоришь: «Стоп!» А я всё время боюсь, что могу не выдержать или не понять тебя, и тогда случится что-то
