стоило тебя втягивать.
Первый же глоток помогает немного успокоиться. Гэри нависает над ней, горячий и безопасный. И он только что сделал для нее больше, чем вообще мог сделать начальник. Он заставил свою девушку перед ней извиниться.
Осознание того, что именно произошло, заставляет последнюю клетку мозга орать от разрывающих сердце чувств. Пайпер поднимает голову, смотрит на Гэри, пытаясь понять, почему он это делает. В серых глазах – беспокойство и вина, и теперь хочется успокоить уже его.
– Я в порядке, – с трудом прорезается голос, он звучит плоско и безжизненно. – Сейчас вернусь к презентации.
– Знаешь что, – он закрывает ее ноутбук и забирает его, – мы сейчас пойдем ко мне и будем собирать вместе.
– Но я могу сама, Себастьян мне все показал.
– Ты вообще все можешь, – бурчит Гэри под нос, – но сейчас я не хочу, чтобы ты сидела здесь с красным носом. Идем.
Пайпер послушно встает: спорить бесполезно. Если он решил, что им нужно делать это вместе, значит, так и будет.
– Спасибо, – выдавливает она из себя, опускаясь в кресло напротив его стола.
– Тут пока не за что, – вздыхает Гэри, – пицца еще не приехала.
Глава 17
Цветочек
Время ползет медленно, вязко, каждая минута продирается сквозь густой туман. За окнами – прекрасными огромными окнами их гнездышка – постепенно темнеет. В доме царит тишина, от которой становится страшно.
Гэри не возвращается.
Флоренс прислушивается, вздрагивает от каждого звука – не он. Рев его монстра ни с чем не перепутаешь. Договаривались поужинать вместе, хотя он, наверное, уже передумал. Она отправила за вечер столько сообщений… но они даже не доставлены.
Понять, что она нагородила слишком много, стоило еще тогда, когда Пайпер начала запинаться. Она ведь даже заплакала, а Флоренс уже не могла перестать говорить. Стоит давно научиться останавливаться, но как, если все сходится один к одному?
Они точно близки. По крайней мере, ближе, чем Гэри когда-либо был с Мартой. Это чувствуется в деталях, и Флоренс не может врать самой себе, что ничего не замечает. Он поднимает трубку, когда она звонит, даже ночью. Он чуть не избил какого-то парня, который над ней смеялся. Достаточно даже того, как он произносит ее имя.
Когда-то Флоренс слышала, как он произносит ее собственное имя с той же звериной нежностью. С такой, на которую способен только Гэри Барнс. Что с ними стало? Почему они почти не разговаривают теперь?
Сотню раз она успела пожалеть, что залезла в его компьютер. Еще больше – что глупо призналась в этом. Знала, что разозлится, но не удержалась, потому что это ненормально – жить так. Ненормально скрывать свое прошлое, ненормально умалчивать о том, что происходит в настоящем.
Гэри не может понять, что она переживает о них: он слишком яростно оберегает свои проклятые тайны. Ночь, когда он уехал, была худшей за последние три года. Флоренс не могла уснуть до утра и слышала, как он вернулся на рассвете. Слышала голоса из гаража.
Утром она проверила машину. Водительское сиденье было придвинуто вплотную к рулю. Ничего после этого уже не могло быть, как прежде.
Может, Гэри и не спал с Пайпер, но он доверяет ей. Вопрос даже не в том, больше или меньше доверяет. Делает то, что ему в целом несвойственно.
Флоренс долго пыталась смириться с тем, что этой чести заслуживают только его друзья. И теперь видеть, как в этот круг просачивается Пайпер, слишком больно. Почему она? Почему это должна быть именно она?
Это ведь измена. Вне зависимости от того, что они делают вдвоем – пусть даже друг друга не касаются, – это все равно измена.
Когда он вернулся из Марокко, у них все было замечательно. Он был внимательным, чутким, у них был потрясающий секс – и намного чаще, чем раньше. Иногда даже казалось, что прекрасный нежный зверь, в которого она влюбилась три года назад, вернулся. Он ведь правда любил – Флоренс знала. Чувствовала. Видела.
Их хватило на неделю: потом она начала замечать. Сообщения. Задумчивые взгляды в пустоту. Странное напряжение в его мышцах. Дурацкая улыбка, когда он смотрит в экран телефона.
Господи, раньше он свой мобильник мог в гараже забыть, в машине. А теперь эта тупая коробка всегда где-то рядом и иногда даже лежит между ними.
С его возвращения из Марокко прошло два месяца, и теперь они снова едва разговаривают. Сколько бы она ни пыталась придумать для них что-то, что они могли бы делать вместе, ему ничего не нравится.
Полночь. Флоренс долго смотрит на часы на руке, пытаясь осознать, что Гэри, может, вообще не вернется. Что если это она толкнула его к Пайпер? От этой мысли что-то внутри скручивается в тугой канат, заставляя упасть на колени перед окном. Нет, этого не может быть. Это какой-то дурной сон.
Она знает, что неправа. Это так трусливо – обращать свой гнев на Пайпер. Это ведь решение Гэри, и стоило бы высказать все ему. Но как? Как ему сказать, что она все еще читает его почту? Стыдно, отвратительно, она ведет себя как истеричка и знает это, знает лучше всех. Но удержаться не может: ей нужно понимать, что происходит.
Флоренс садится на пол, откидывается назад, на стену. Кажется, внутри нее что-то сломалось: она больше не может быть прежней, уверенной и счастливой собой. Иногда она не узнает себя даже в зеркале.
Наверное, поэтому увидеть его переписку с Пайпер утром было настолько больно.
«Давай в этот раз все дважды проверим, ты уже в Марокко сгонял за просто так».
«Это на тебе, я в твоих штуках не рублю».
«Есть, босс. Просто хотела напомнить, что Эд Гилхам все это время был в «Фейсбуке».
«Донапоминаешься».
Сообщения до сих пор стоят перед глазами. Мало, видимо, того, что Гэри начал писать кому-то сообщения, чего никогда не делал. Это обидно и подозрительно, но можно пережить. Но он рассказал ей о Марокко. Сам. Вряд ли ей для этого пришлось залезать в его компьютер и читать почту.
Почему? Почему всем тем, что он не рассказывает Флоренс, он поделился именно с Пайпер? Что в ней такого особенного?
Мысли бегут по кругу и отравляют душу. Снова и снова, третий месяц, каждый раз, когда Гэри задерживается, уезжает вечером или просто слишком долго смотрит в телефон. Одни и те же чувства поглощают ее полностью и не дают думать ни о чем другом.
Флоренс устала
