преклонного возраста. Он был из музыкантов. Скорее всего это был дирижер. Потому что в руках
— Ну как вы себе это представляете, милейший? Сейчас выносят гроб с покойным. Родные сопровождают и видят вас с косой?
— А что такого?
— У вас с головой все нормально?
Косарь начал закипать:
— Я попрошу выбирать выражения, а то… Чем тебя, — он перешел на «ты», — наши косы не устраивают.
— Дурень, смерть с косой ходит. Забыл? Похороны же. А вы тут еще в тройном размере присутствуете. Фу, от тебя несет. Пьяный что ли? Нажрались уже? — дирижер поморщился и отступил на шаг.
Второй косарь наладил косу посмотрел на музыкантов. Он обратился к своим коллегам по ремеслу:
— Да что с ними разговаривать?
Затем поплевал в руки, наладил и начал косить на том месте, где только что стоял дирижер.
Вторым движением он резким махом срезал те травяные стебли, растущие рядом с сидящим трубачом, который просил подождать.
Теперь он курил и наблюдал за процессом.
— Э! Ты чё, сдурел? Людей без ног оставишь.
В толпе, пришедшей проводить покойника в последний путь началось шевеление. Несколько человек вынесли из подъезда цветы.
Пронесся слух, что уже «несут». Баталия за газон между косарями и музыкантами застывает.
Оркестр всем составом встал и взял в руки инструменты. К моменту выноса покойного они заиграли.
Я давно отвык от подобных мероприятий. Здесь, в восьмидесятых и смерть имела другое лицо. Она не пряталась в больничных моргах, никто не делал вид, что она что-то «несуществующее».
Косари тоже остановились и сняли с голов панамы.
Трубачи, флейтисты, ударные затянули какой-то незнакомый марш.
Мы с Тёмой наблюдали всю эту картину, пока я не разглядел в толпе мою информаторшу, мороженщицу. Она, видимо, подошла совсем недавно в момент перепалки косарей и музыкантов.
У меня мелькнула догадка. Но решил дождаться пока вынесут покойного.
— Узнаешь? — спросил я Тёму кивая в сторону открытого гроба, когда покойника вынесли на руках из подъезда.
— Нет. Хрен его знает. Мне кажется я его никогда не видел. Кто это?
Конечно же смерть меняет внешность человека очень сильно.
— Ты его точно видел, и совсем недавно.
Тёма всмотрелся, но пожал плечами.
— Неа, не помню.
— Это Федечка, водитель ГАЗона, который склад вывозил.
— Да, ты что… Ничего себе.
— Угум. Я сам охренел, если честно. Совсем не ожидал его тут увидеть. Это сильно усложняет нам дело.
— Почему усложняет?
— Он был одним из вариантов, ниточек которые могли привести на склад Солдатенко.
— Ты все же рассчитывал его найти?
Я утвердительно кивнул.
— Пойду к своему агенту, пока она опять не растворилась в воздухе. Ты за дверью приглядывай. Тот типус может выйти. Если, вдруг пойдешь за ним, то связь снова через Элен.
— Замётано.
Я отправился к мороженщице Клаве. Она встрепенулась от неожиданности, когда увидела меня.
— Максимушка, ты тут? Какими судьбами? Откуда ты узнал?
— Здравствуй тетя Клава, да я случайно здесь. Мы тут человека из магазина ждем. И тут на тебе — такое. Совсем не ожидал Федора в гробу увидеть.
— Да, неприкаянный он какой-то был. Свернул не на ту дорожку и не пожил по-человечески. То тюрьма, то гулянки, то в шайке своей чертовой с дружками.
— Когда он появился? Его же не было, считай, с сентября?
— Да верно. Не было. В розыске он был. Аккурат перед Новым годом. Двадцать девятого декабря явился — не запылился.
— Праздновать что ли пришел?
— Вот в том-то и беда, что нет. У него мать старая, Люба, вон она стоит, в черном ее под руки держат, — я увидел женщину на которую указывала Клава, — она с дочерью и зятем живет. Федор пришел, сказал, что сдаваться хочет.
— В милицию?
— Ну да, как там у них. Явку с повинной. Сказал, что уже не может бегать, как заяц. Устал.
— Что же не пошел?
— Сказал, что Новый год встретит, отметит с семьей, повидается кое-с кем и пойдет сдаваться. Сам. Ну мол, чтобы не беспокоить родню, сам порешает с адвокатом.
— И что же дальше произошло?
— Тридцать первого ушел из дома, Люба с зятем и дочкой думали, что к адвокату пошел, есть у них знакомый, а тот отрицает, говорит не приходил и не звонил. А адвокат то хороший. Люба говорит не одного шалопая из безнадежных ситуаций вытащил. Не одного дурака спас.
— Так, а что Федечка?
— Ну а Федечка вечером пришел, веселый, довольный, говорит все дела уладил. Как и с кем не сказал. Встретили, значит они Новый год. Выпил две рюмки, не успел даже толком закусить и свалился бездыханный.
Было видно, что ей искренне жалко мужика.
— Скорая пока ехала, остыл уже. Приехали поздно уже. Констатировали смерть.
— А от чего умер? Что сказали?
— Я так и не поняла, кто-то сказал тромб, кто-то инфаркт. А может и все вместе, полный букет: тромб и инфаркт.
— А что, вскрытие не делали?
— Родня вроде отказалась.
— Спасибо, теть Клав. А как узнать бы телефон этого адвоката.
— Это кому нужно, — она нахмурила брови, — тебе чтоль?
— Нет, знакомый по пьяному делу пощечину влепил однокурснику. А тот заявление подал.
Я выдумывал причину на ходу. Но мне было важно восстановить картину. С очень большой долей вероятности Федор умер не своей смертью. Всё это очень напоминало убийство.
— Небось из-за девки?
— Ну да. Угадали, приревновал он одну…
— Вот дурные головы. Девки вам мозги-то крутят, а вы рады. Эх, молодо-зелено! Попробую я тебе узнать про адвоката. Придешь завтра ко мне.
— На площадь?
— Нет в магазин. Я сейчас за прилавком, в кондитерском.
— Вы берегите себя, теть Клав. Забегу обязательно. Как фамилия Федора, напомните.
Вечер что называется переставал быть томным. Мой единственный свидетель на свободе был мертв.
Ситуация гипотетически могла складываться следующим образом. Если адвокат был последним, с кем встречался Федор, то скорее всего он слил ему адрес, куда Солдатенко с женой вывезли все добро.
Адвокат не совладал с соблазном и пошел на преступление.
Остальное дело техники. Вскрытие не делали? Наверно, такое возможно. Все же на дворе начало восьмидесятых.
Меня посетила мысль о том, что адвокат вполне мог находится где-то рядом во время похорон.
Я пристально посмотрел на всех присутствующих
