кругу друзей – всегда со скептической небрежностью, – однако в действительности принимал значительно ближе к сердцу, чем хотел показать. Богатое воображение делало его особенно чувствительным к подобным темам, в то время как суждение, резко обостренное и усиленное напряженным размышлением, не препятствовало постоянному к ним возвращению. Он часто смотрел в грустное лицо сына, отвечавшего любящим, но вопросительным взглядом темных глаз, и старинная легенда закрадывалась в сердце, становилась все более болезненной и требовала сочувствия. К тому же всеобъемлющая любовь искала более активного выражения, чем нежные слова, и порождала желание, хотя и полное страха, порицать объект за предсказанный трагический исход. Но все же сквайр Гриффитс рассказывал легенду маленькому сыну в полушутливой манере: то ли когда они темными осенними днями – в самое печальное время года – вдвоем бродили по вересковым пустошам, то ли когда сидели в комнате с дубовыми панелями на стенах, окруженные мерцавшими в призрачном свете камина таинственными древними манускриптами. История запала мальчику в душу, и он с трепетным вожделением просил повторять ее снова и снова, причем рассказам этим сопутствовали ласки и заверения в любви. Время от времени признания прерывались шутливыми, хотя и горькими словами отца: «Поди прочь, мой мальчик. Тебе неведомо, к чему приведет эта привязанность».
Когда Ангхарад исполнилось семнадцать лет, а Оуэну то ли одиннадцать, то ли двенадцать, священник того прихода, где располагалось поместье Бодуэн, попытался убедить сквайра Гриффитса в необходимости отправить мальчика в школу. Следует заметить, что пастор разделял многие интересы прихожанина и оставался его единственным близким другом. В результате долгих бесед ему удалось доказать отцу, что неестественная жизнь Оуэна во многих отношениях вредна, и сквайр, пусть и неохотно, согласился расстаться с сыном: отправил его в конце концов в грамматическую школу в Бангоре, в то время славившуюся блестящим обучением классическим языкам. Здесь Оуэн быстро доказал, что обладает более значительными талантами, чем полагал священник, утверждая, что мальчик совершенно отупел от жизни в Бодуэне. Больше того: блестящий ученик укрепил ведущее положение школы в той области знаний, где она прославилась, – но установить дружеские отношения с товарищами ему так и не удалось. Оуэн оказался своенравным и несговорчивым, хотя до некоторой степени щедрым и бескорыстным, а также сдержанным и спокойным, если не считать унаследованных от отца редких порывов страсти.
Проведя в Бангоре год или около того и вернувшись домой на рождественские каникулы, Оуэн с изумлением услышал, что незаметная, недооцененная Ангхарад собирается замуж за джентльмена из Южного Уэльса, чье поместье расположено неподалеку от города Аберистуита. Мальчики редко обращают внимание на сестер, а Оуэн к тому же вспомнил множество обид, небрежно нанесенных им кроткой, терпеливой Ангхарад, и дал волю горькому раскаянью. Эгоистично утратив контроль над словами, он так долго изливал чувства, что в конце концов отец устал от постоянных повторений и восклицаний: «Что мы станем делать, когда Ангхарад от нас уедет? До чего скучно нам будет без нее!» Каникулы Оуэна на пару недель превысили запланированный срок, чтобы брат смог присутствовать на свадьбе сестры, а по окончании торжеств, когда молодые супруги покинули поместье Бодуэн, отец и сын действительно с глубокой грустью почувствовали, насколько им не хватает присутствия тихой любящей Ангхарад. Оказалось, что милая девушка незаметно и ненавязчиво обеспечивала жизненный комфорт, а теперь, в ее отсутствие, дом сразу утратил дух мирного порядка. Слуги слонялись в ожидании указаний и распоряжений, комнаты выглядели неуютными и некомфортными, даже дрова в каминах горели тускло, быстро превращались в унылые кучи серого пепла и, казалось, не грели. В результате Оуэн не сожалел о возвращении в Бангор, чего не мог не заметить разочарованный отец, отличавшийся родительским эгоизмом.
В те дни письма приходили редко: за полугодие Оуэн обычно получал из дому всего одно послание. Кроме того, время от времени отец его навещал. Но в этом полугодии не было ни писем, ни визитов, а накануне окончания семестра пришло совершенно неожиданное сообщение: отец снова женился.
Известие спровоцировало вспышку ярости, тем более разрушительную в воздействии на характер юноши, что гнев не находил выхода в поступках. Оуэн, который привык считать себя (причем справедливо) главным человеком в жизни отца, был оскорблен. Они всегда так много значили друг для друга, и вдруг пока еще бесформенное, но уже реальное нечто навсегда встало между ними. Сын не сомневался, что следовало спросить его согласия, узнать его мнение и, уж конечно, заранее предупредить. То же самое чувствовал и сам сквайр, а потому ограничился сухим сдержанным письмом, чем еще больше огорчил Оуэна.
Несмотря на предубеждение, увидев мачеху, юноша подумал, что в жизни не встречал женщины красивее для такого возраста: отец женился на вдове, уже переступившей черту цветения. Валлийскому пареньку, редко встречавшему в домах антикваров примеры истинной дамской элегантности, привычки новой миссис Гриффитс казались настолько удивительными, что он наблюдал за ней с восхищением и восторгом. Спокойная грация, безупречные манеры, мелодичный медовый голос мачехи сгладили гнев Оуэна, и все же юноша чувствовал, что отношения с отцом утратили былую искренность, что отправленное в ответ на сообщение о свадьбе торопливое письмо не забыто, хотя не упоминалось. Он утратил почетное положение лучшего друга и даже компаньона, поскольку новая жена стала для сквайра всем на свете, а сын превратился почти в пустое место. Сама леди проявляла к пасынку повышенное внимание, с чрезмерной готовностью исполняла малейшие его желания, – но в ее искренность юноша не верил. Несколько пойманных пасынком критических взглядов, когда мачеха думала, что он не видит, и множество других мелких обстоятельств убеждали в ее лицемерии. Миссис Гриффитс имела сына от первого брака – мальчика без малого трех лет. Ребенок отличался проказливым характером, который неподвластен контролю со стороны взрослых. Живой и озорной, он то и дело устраивал розыгрыши – поначалу не подозревая, что они оскорбительны и даже болезненны, но потом продолжая издеваться из злобного удовольствия. Поведение ребенка действительно давало основание некоторым суеверным местным жителям считать, что эльфы подкинули младенца взамен похищенного.
Шли годы. Оуэн взрослел и становился все более наблюдательным. Даже во время редких коротких визитов домой (закончив школу, поступил в колледж и приезжал только на каникулы) он не мог не заметить серьезных изменений в характере отца и не связать их с влиянием мачехи: таким тонким и неприметным для поверхностного взгляда, однако имевшим непреодолимые последствия. Сквайр Гриффитс не замечал, как впитывает высказанные супругой мысли и принимает за свои собственные, решительно отвергая любые возражения. То же самое относилось и к ее желаниям: все они, высказанные с
