него новый владыка. Саклабы Хишама ибн Абд ар-Рахмана стали его новой гвардией, наложницы в гареме мертвого халифа спорили, кто станет любимой женой, тогда как сам Яхья ибн Йакуб, развалившись на бархатном диване и, прихлебывая сладкий шербет, диктовал писцу-еврею.
"Владыкам Багдада и Фустата и обоих Румов и всем, кто есть под Солнцем. Я Яхья ибн Йакуб, потомок Мухаммеда, духовный сын мукаррабуна Исрафила, возвысившийся естеством до Господа Миров говорю вам , что нет Бога кроме Аллаха и нет человека в Яхье ибн Йакубе, но лишь Бог есть Единый во всем. Никто из вас не занимает свой трон по праву, но лишь Я есть истинный Владыка Всего. Покоритесь мне или же умрите навсегда, ибо Я приду к вам как неумолимый Судья, властный карать и миловать..."
Тень Леопарда
— Возьми это, — эмир Марселя Мухаммед ибн Юсуф взял со столика из сандалового дерева небольшой флакончик синего стекла и протянул молодому, великолепно сложенному африканцу, стоявшему рядом с ложем. Чернокожий, блеснув в ответ белыми зубами, скинул шелковую набедренную повязку и принялся неспешно втирать в себя прохладную скользкую мазь. Вскоре вся его кожа блестела, смазанная маслом, — и также замаслились и глаза толстого эмира, лежащего на устланном шелковыми подушками ложе в своей опочивальне. Рядом с ним стоял кувшин со сладким розовым вином и блюдо с изюмом и засахаренными орешками, которые эмир то и дело отправлял в рот. Прохладный ветерок шуршал прозрачными занавесями и свечи, мерцавшие на столике, наполняли комнату волнующим полумраком.
— Иди сюда, — хриплым от вожделения голосом произнес эмир и молодой африканец, словно большой черный кот, плавным движением опустился на кровать. Сильные руки коснулись покатых плеч халифа, спуская с них бархатный халат расшитый растительными узорами. Халиф со сладострастным всхлипом погладил широкую грудь и плоский живот черного раба, потом его рука скользнула ниже, сжав восставший ствол, оправдавший все ожидания ибн Юсуфа. В следующий миг африканец, без всякого почтения к своему хозяину, одним движением развернул его спиной к себе, заставляя пригнуть голову. Уткнутый лицом в подушки, эмир похотливо застонал, чувствуя внутри себя сильные, почти грубые толчки.
Много позже владыка Марселя, совершенно обессиленный после содомских утех, лежал на своем ложе, уложив голову на живот раба. Он пошарил рукой на столике, желая вином заглушить неприятный привкус во рту, но поднеся кувшин к губам, с неудовольствием понял, что тот пуст.
— Амра, пойди принеси еще вина, — капризно протянул эмир и молодой человек, с трудом скрыв гримасу, поднялся исполнить приказание. Вновь препоясав бедра шелковой повязкой, он взял золотой кувшин и вышел из опочивальни. Эмир же, откинувшись на подушки, медленно проводил языком по полным губам, сладострастно вспоминая, все что уже случилось этой ночью и предвкушая то, что еще будет. Как никогда он хвалил себя за предусмотрительность с которой он, чуть ли не первым из мусульманских властителей признал халифом Яхью ибн Йакуба. Никаких угрызений совести по отношению к его предшественнику в аль-Андалусе и своему прежнему покровителю Мухаммед ибн Юсуф не испытывал: Хишам ибн Абд ар-Рахман оказался слаб, запутался в интригах христианских владык, из-за чего и потерял почти половину владений. И не только своих — сначала Луп Аквитанский в союзе Родриго Астурийским, захватил Септиманию и Каталонию, а сейчас, уже в союзе с королем лангобардов Гримоальдом, атакует Джаляль-аль-Хиляль. Разумеется, ибн Юсуфу ничего не оставалось, как принять сторону Яхьи — и в этом не прогадал: новый халиф не только помог Мухаммеду вернуть Корсику, ранее захваченную лангобардами, но и прислал в Марсель две тысячи свирепых зинджей, набранных из дикарей далекого юга. Эмир был доволен — и не только тем, что это подкрепление усилило его собственное войско, изрядно потрепанное после двойного разгрома в Женеве и под Турином, — но и тем, что черные воины отнеслись с пониманием к противоестественным пристрастиям эмира. Молодой Амра, — «Лев», как его называли работорговцы, — вскоре стал любимцем эмира, редкую ночь не проводившего в объятьях мускулистого зинджа. Вот и сейчас, развалившись на перине, голый владыка Марселя лениво рукоблудил с нетерпением ожидая возвращения черного любовника.
Сам же Амра шел по коридорам дворца к секретной кладовой, где у эмира, — на словах, разумеется, правоверного мусульманина, — хранился секретный запас с самыми изысканными винами. Впрочем, не это было самой главной и постыдной тайной эмира от чего на лице Амры даже сейчас играла презрительная улыбка. В первые же дни общения с хозяином Марселя черный воин понял, что тот из себя представляет. Уже прошедший обряд посвящения в мужчины в собственном племени, лишь поверхностно исламизированный Амра, без особых колебаний согласился на то, на что ему предлагали. Единственное, что он отказался — так это выполнять женскую роль: после того самого посвящения мужчина его племени уже не мог играть подчиненного положения с другим мужчиной. Ослепленный похотью эмир согласился, чтобы Амра использовал его как женщину — что тот охотно и делал, вместе с еще несколькими своими собратьями. В свободное же время он, вместе с другими черными воинами наведывался в гарем эмира, где уставшие от мужниного невнимания наложницы горячо приветствовали появление в своих опочивальнях мускулистых неутомимых зинджей.
Вот и кладовая. Амра пошарил на поясе, нащупывая связку ключей, и вошел внутрь, поставив на пол масляную лампу. Дрожащий свет отразился от множества бутылок, бочонков и иных сосудов и африканец, на миг застыл, высматривая емкость с подходящим вином.
Глухое рычание раздалось у него за спиной и, обернувшись, Амра в ужасе отпрянул, налетев на стенку. С десяток бутылок с шумом опрокинулись, разбившись о пол, густой винный запах разнесся по кладовой, но Амра почти не заметил этой порчи хозяйского добра. Пораженный
