— Что ты делаешь?! Игор! Игор!..
Кто это?.. почему?.. Ага, ну конечно, это идиот-профессор. Что он тут делает?
— Прочь! — гневно заревел Игорь. — Пошел прочь!
Но Брук не отставал, тянул еще сильнее, ломая неимоверный, такой долгожданный кайф. Игорь зарычал и, шатаясь, поднялся на ноги. Сейчас он разберется с этим гадом, сейчас… где же нож? Он оглянулся. Нож торчал там, где он оставил его — в боку слабо ворочавшейся сучки. Ну ничего… справимся без ножа… он протянул руки, чтобы вцепиться профессору в горло, задушить, загрызть, разорвать. Но тот оказывал неожиданно сильное сопротивление. Увязая в песке, крепко ухватившись друг за друга, издавая нечленораздельное рычание, они топтались между дюн под чернеющим небом, безрезультатно и безысходно.
Внезапно Брук захрипел, закатил глаза и ослабил хватку. «Кончился! — возликовал Игорь. — Моя взяла!» Профессор выдул ртом несколько кровавых пузырей и осел. И тут Игорь увидел ее, вторую сучку… как ее?.. Гелю. Она стояла прямо перед ним, сжимая в руке поблескивающий свежей кровью нож. Его нож.
— Отдай! — сказал Игорь, еще задыхаясь от схватки с Бруком. — Мое!
— На! — она сделала быстрый шаг вперед и протянула ему нож. Протянула? Нет! Она ударила! Ударила его! Его же ножом! Игорь дернулся, и тут невообразимая, дергающая боль пронзила все его существо от пяток до затылка. Небо и дюны вдруг завертелись перед глазами, он задвигался, инстинктивно отыскивая положение, при котором болит хотя бы немного меньше… вот так, на боку, подтянув повыше колени, осторожнее, осторожнее, чтобы, не дай бог, не задеть рукоятку торчащего в животе ножа… вот так… вот так… Сучка была уже далеко, не догнать. Она нисколько не боялась его. Она даже повернулась к нему спиной и уходила прочь, спотыкаясь и держась за голову обеими руками.
Игорь вытянул шею и посмотрел на свой кровоточащий живот. Он хмыкнул.
— У тебя что — месячные? — спросил он сам себя и сам же ответил: — Нет, это тебе целку порвали…
Смеяться было больно, но он никак не мог остановиться — уж слишком смешно стало. Потом он долго лежал между двумя трупами, посмеивался, мерз и ждал смерти. Преимущественно, мерз. Потом он заснул, а потом приехала полиция, разбудила и понесла его на носилках, и он попросил укрыть его чем-нибудь от холода, и полицейский сказал, что конечно, укроет, но сначала пусть скажет, кто тут всех поубивал, потому что иначе он сразу уснет, и от него ничего не добьешься, а убийцу надо ловить. И он сказал, что во всем виновата сучка, а полицейский спросил «какая сучка?», и он сказал: «Вероничка», и на вопрос: «откуда она?» ответил: «шлюха», и назвал адрес, и тут его наконец укрыли, и он перестал дрожать и действительно сразу уснул очень надолго.
На следствии Игорь упорно держался в несознанке. Вику валил на профессора, профессора — на Гелю, решительно отрицал какую бы то ни было связь с предыдущими хайфскими изнасилованиями. Доказательств им все равно было взять неоткуда. Накопали что-то косвенное, по мелочи: кто-то в общежитии неуверенно сообщил, что видел у него нож; кто-то другой слышал, как Игорь неосмотрительно вмешался в разговор о технике ножевого боя, проявив немалую осведомленность в этом экзотическом вопросе… и прочая такая же лажа, ничего серьезного. Он так бы и выкарабкался вчистую, если бы не два обстоятельства.
Во-первых, уцелевшая сучка оказалась родной Викиной сестрой и обеих привезли в Израиловку силой и обманом. Это гарантировало Геле всеобщую симпатию и сочувственные отзывы в прессе. Ее полнейшую немоту на следствии и в суде объясняли шоком, хотя Игорь ни капельки не сомневался, что сучка разыгрывает тщательно продуманный спектакль.
Во-вторых, профессор Нимрод Брук был слишком уважаемой фигурой, чтобы вешать на его надгробье столь серьезные обвинения. Его семья и близкие задействовали немалые связи, чтобы замять дело. А «замять» означало — представить профессора жертвой во всех отношениях. В общем, Игаль Синев неизбежно оказывался крайним. Что ему — коротко и равнодушно — и объяснил нанятый судом общественный адвокат. Два пожизненных были написаны на его лбу еще до того, как в хайфской больнице «Рамбам» ему вынули из живота нож. Его нож, от которого он вынужден был потом отречься на следствии, как апостол Петр от Христа.
Два пожизненных! И главное, за что? Разве это Игорь всадил профессору нож под левую лопатку? Разве дохлая сучка не была виновата сама, швырнув в него песком? Разве не он пострадал от ее сумасшедшей сестры? Вот оно, как говорит Васька Капитонов, «мурло жидовского правосудия!»
Игорь раздраженно отщелкнул в канаву очередной окурок и круговым движением плеча вытер заливающий глаза пот. Лето выдалось жарким. Монументальная бетонада остановки, хотя и защищала от прямых солнечных лучей, но прохлады не дарила. Даже каменная скамья не успела остыть за ночь. Черт бы подрал этот проклятый климат! Домой, домой, во влажный росистый лес, в холодные ледниковые озера Карельского перешейка. Хм-м… ледниковые… одно это слово заставило Игоря зажмуриться от удовольствия.
Здесь жарко, но в камере еще хуже. Мокрая от испарений немытых тел духота, волосатые торсы сокамерных чучмеков… тьфу, пакость! В тюрьме Игоря уважали, как опасливо уважают человека, схлопотавшего два пожизненных за двойное убийство, но, по сути дела, он, как был, так и остался чужим. В этом смысле между тюрьмой и свободой не существовало особой разницы.
На грунтовую площадку перед остановкой въехал белый «нисан-альмера», притормозил, неуверенно продвинулся вперед, снова притормозил и, наконец, развернувшись, остановился прямо перед Игорем. Водитель опустил стекло.
— Алло, бижу, — произнес он на иврите с тяжелым русским акцентом. — Как отсюда покороче выехать, не подскажешь? А то мы совсем заплутали…
— Можно по-русски, — сказал Игорь. — Езжай прямо, потом налево, а там указатели.
Он посмотрел на часы. До автобуса оставалось еще минут двадцать.
— А вы, случайно, не в сторону Тель-Авива? Не подбросите?
— Садись вперед, заодно дорогу покажешь! — махнул рукой водитель и повернулся к своему приятелю. — Слышь, Коля, перейди назад, будь другом.
Щуплый светловолосый Коля без слова пересел, мазнув по Игорю равнодушным взглядом. Глаза у него были немного странными — блекло-голубыми с тусклым далеким отсветом. Игорь с готовностью устроился на переднем сиденье.
— Вот повезло-то, — сказал он, улыбаясь. — До автобуса еще полчаса, а потом трястись со всеми остановками. Спасибо, ребята.
— А ты вообще куда путь держишь?
— В Париж! — сам не зная почему, пошутил Игорь. — Довезете?
Откуда у него выскочил этот «Париж»? Не иначе как от жары…
— А чего ж не довезти? — весело откликнулся водитель и тронул машину вперед. — Довезем, бижу. А как же. Правда, Коля?
Коля промолчал, что, по-видимому, нисколько не удивило его приятеля.
— Здесь налево?
— Ага.
Они выехали на четвертое шоссе. Через несколько минут водитель с досадой пристукнул по рулю.
