в истёртом солдатском мундире. — Ща така война, что мортиры енти стены по кирпичику разберут за полдня.
— А хрена лысого! Корвник разобрали? А? Нет, ты скажи мне, — пьяно возмутился первый.
Я не стал слушать дальше, переключившись на другой диалог.
— Говорят, опять господа уважаемые режуть друг друженьку, — заговорщически улыбаясь, говорил мужичонка, посасывая из кружки.
— Опять кого-то подстрелили?
— Да тут не то, что опять, а что ни день. За полгода восемнадцать домов спалили.
— А то сами дома не горят, только, значится, дворяне их жгут? — загоготал собеседник.
— Сами не сами, а некоторые из выживших слуг, болтают разное.
— Например.
— Вон, видишь сидит, хмырь, такой сладенький.
— Ну.
— Вот он болтал, что за его господином пришла сама смерть.
— Че?
— Короче. Пьёт он давно, видать деньжат за время службы успел подшибить знатно. Но болтает редко. Как-то раз, он надрался до состояния «на допросе». Сидел и сам себе бурчал под нос.
— Пускай, наговорил с пьяну, с кем не бывало?
— Ну, коли тебе не интересно… — пожал плечами мужик.
— Да ладно-ладно, не дуйся! — примирительно подмигивая проговорил собутыльник. — Че говорил то?
— А говорил он интересное! — тотчас оживившись продолжил первый. — Смерть, грит. Смерть с белым лицом. Я по началу думал, у него кукушка того, ну, запела. А он нет, вдруг выпрямился, на меня глянул через стол, и как сектант какой-то зашипел: Радзиковского не пожар забрал, а сама смерть! Какого Радзиковского, дружище, грю. Моего, грит, Радзиковского, господина тобишь покойного. Я, грит, спал, тут он. Лицо белое и жуткое. Смотрит, будто из самой преисподней. И глаза такие — написано в них, убивать вас пришёл. Я, грит, не жив, не мёртв, делал всё, чё он велел.
— Так это… как его… Смерть эта. Она с ним говорила, что ль?
— А вот тут самое интересное, я ж его об том же и спросил. Нет, грит, не говорила смерть, только указывала пальцами. Сечёшь?
— Чего?
— А того, дурья твоя башка! — самодовольно ухмыляясь, победоносно заявил мужик. — Кто ликом бледен, убивать приходит, а болтать не умеет?
— Мормилай, етить твою! — зашипел его приятель, выпучив глаза.
— От оно че, допетрил! Потому я тебе и сказываю, режут господа уважаемые друг друженьку. Опять мормилаи по городу кружат, аки вороны.
Я слушал его в полуха, наблюдая за человеком, на которого в самом начале своего рассказа указал местный выпивоха. В трактире действительно сидел, понурив голову, батлер убитого мною Яцека Элиаш-Радзиковского. Выглядел он не важно, я бы его, пожалуй, и не узнал, если бы не подсказка неизвестного гуляки. Его лицо заросло бородой, одежда явно была давно не стирана, а кожа на лице приобрела нездоровый желтоватый оттенок. Весь оставшийся день и вечер я приглядывал за ним, не забывая вслушиваться в разговоры окружающих. Наконец, он пошатываясь встал и направился к выходу. Выждав с полминуты, я встал и направился следом. Батлер медленно брёл по улицам, словно заблудившись, иногда останавливаясь и оглядывая дома вокруг.
«Он никуда не спешит, потому, что безработный. Яцек хорошо ему платил, сам будучи едва вхожим в приличное общество. Яцек был шулером и процветал за счёт выбивания долгов из дуралеев вроде Антони. А поскольку имел с этого неплохой доход, мог себе позволить дорогих слуг. Но после смерти хозяина батлер оказался не у дел. Никто не возьмёт к себе прислугу из сгоревшего дома, побрезгуют. Суеверие намного сильнее репутации хорошего человека. И теперь он медленно опускается на дно. То, что мне нужно».
Когда бывший батлер свернул в пустынный переулок, я нагнал его, окликнув. Он тотчас перетрухал, едва не бросившись прочь, но завидев на мне дорогую одежду, передумал, поняв, что его не собираются грабить.
— Чем имею… — начал было мужчина, да так и застыл с раскрытым ртом, разглядев моё лицо.
— Узнал? — бросил я, подойдя вплотную.
— Я… Я… Я…
— Тихо-тихо. Выдохни, — сказал я, более не двигаясь.
— Я ничего… никому не скажу…
— Это хорошо, — кивнул я. — Работа нужна?
— Работа…
— Мне в дом нужен дворецкий. Сколько ты получал у Радзиковского?
Мужчина смотрел на меня в полном ступоре. Хмель моментально выветрился из его головы. Он глядел на меня, подрагивая от страха.
— Восемьдесят пепельных в год, — пробормотал он, наконец.
— Я буду платить тебе сто сорок, если перестанешь дрожать и возьмешь себя в руки. Мне нужен дворецкий.
— Мне надо подумать, — осторожно протянул мужчина.
— Подумай, только не долго. Человек нужен срочно, я зашиваюсь. Если к завтрашнему вечеру не ответишь, буду предлагать другому.
— Хорошо, — покорно ответил он.
— И дёргаться перестань. То, что было между мной и им, — сказал я, мотнув головой в сторону. — Это было межу нами двумя. Ясно?
— Ясно.
— Тебя из дома вытащил я, если ты не догадался.
— Э-э-э, спасибо…
— Пожалуйста, — кивнул я. — Да, забыл представиться — Антони Веленский.
Глава 13
Каждый способен творить чудеса. Мы можем переноситься в прошлое через воспоминания, смотреть в будущее сквозь мечты, и управлять настоящим — следуя цели.
— Зачем ты сделал это с собой?
— Потому, что так надо.
— Всё равно не понимаю, — Агата шептала, а её пальцы осторожно касались шрама на моей шее. — Сабина может поверить в шрам, но не твоему лицу.
— Поэтому лицо будет сокрыто, — задумчиво проговорил я, поглаживая её волосы. — Перепуганная мать, которая смоталась хоронить родственницу, узнала, что ложь. Она мчится в родовое гнездо, и узнаёт, что на сыночка совершено покушение. Старушку едва ли не удар хватит. А сын был ранен, ему перерезали горло. Парень чудом выжил, но у него до неузнаваемости изменился голос. Такое возможно.
Агата тихо вздохнула, плотнее прижимаясь ко мне.
— Но лицо, глаза…
— Я скрою лицо под маской. Зачем? Есть парочка вариантов, как это объяснить.
— Тогда я вдвойне не понимаю, зачем ты нанял этого мясника и порезал себе горло! — прошипела раздосадованная Агата.
— Шрам не для матери. Однажды я выйду в свет. В высший свет. И буду играть роль Антони. Я хочу, чтобы
