получилось без особых проблем — беспечный тут нынче народ. Даже при всей любви к сплетням.
Противнее всего оказалось белиться толстым слоем, румяниться чуть ли не как матрешка и… чернить зубы. Да-да! Я наивно думала, что этот обычай давно сгинул в пучине допетровской истории, ан нет. У купчих оно до сих пор самый шик!
Зато мама родная в такой маскировке не признает, даже если очень постарается.
В общем, до никитинской конторы я добралась без проблем. Еремей поймал мне извозчика и сам взгромоздился на запятки: приличной купчихе, как и приличной барыне, невместно шастать по городу в одиночестве. Обязательно нужен сопровождающий. Ерему одели по-городскому, слегка постригли бороду по приказчиковой моде, причесали — и готово.
— Вам чего? — встретили меня в конторе довольно неприветливо, хотя и гнать не стали. Знакомый приказчик оказался на месте, повезло.
— От барыни Эммы Шторм письмецо имею, — выдала я заготовленную фразу. И сняла перчатку, которую до того прятала под нарядный шелковый платок.
Приказчик во все глаза уставился на то самое кольцо, которым некогда откупился от меня староста Голубков. Очень оно приметное оказалось, хотя и не сказать, чтобы особенно драгоценное. Средненький сапфирчик, мелкая бриллиантовая обсыпка. Но вензель «Ша», вырезанный на камне, очень в тему. Уж не знаю, что он обозначал для того, кто этот перстень изначально заказал, а мне под мою фамилию подошло. Я еще в Нижнем снесла кольцо ювелиру и попросила уменьшить размер. Использовала камень как печатку, оттискивая вензель на сургуче.
И этот перстень отлично знали в никитинской конторе. А еще точнее — именно московский приказчик его и знал, поскольку как раз присутствовал в доме хозяина, когда я там гостила по деловым вопросам, а заодно и про ювелира спрашивала.
На то и был расчет. Он оправдался.
Видно было, что средних лет приказчик — звали его Прокопий Зеноныч — заметно растерялся. Но быстро взял себя в руки и пригласил:
— Пожалте, сударыня, в кабинет! Чай, письмо-то важное.
Уф-ф-ф…
Может, и зря я устроила весь этот маскарад. Ну выследили бы меня соглядатаи котика-соколика. Не стали б средь бела дня накидываться?
Но мне хотелось выиграть еще немного времени. Хотя бы пока не найду Мишу. А тут еще и Наталья Григорьевна ко мне расположилась — ее связи вполне могут помочь. Но чтобы ими воспользоваться, опять же нужно время.
Часть денег наличными я получила в конторе сразу. Это была следующая часть дивидендов с моего пая в деле. Около пяти сотен серебром. Сразу легче стало, увереннее.
Но вот вексель обналичить — это надо ехать в Государственный заемный банк. Его вроде только-только организовали. А Никитин уже успел там дела завести и капитал разместить. Вот там я по бумаге всю сумму и получу.
Договорились мы с Прокопием Зенонычем отправиться в банк уже завтра. Потому как большую сумму следовало запросить заранее, с бухты-барахты не выдадут. Эту заботу приказчик, отлично знавший отношение ко мне самого Никитина, любезно взял на себя. Только попросил купчихой более не переодеваться. Дескать, вексель-то именной, на дворянскую вдову. Ею и следует представиться.
Ну, в банк я спокойно самой собой поеду. Вряд ли у Соколова прямо столько людей, чтобы по всей Москве засады выставить!
Впрочем, у Никитиных засада была. Вернее, наблюдательный пост. Извозчик, дремавший в санях недалече, когда я прибыла, и продолжавший это же сонное занятие, когда я покинула контору. Я велела Еремею подойти и попробовать его нанять, но дюжий мужик на облучке только сплюнул и ответил: «Мне тут ждать велели, а кого — не твое дело».
Глава 42
Слава богу, в дом графини я вернулась раньше, чем та проснулась и соизволила выйти к завтраку. Правда, все равно едва хватило времени оттереть чернение с зубов и отплеваться. Вот же гадость… стоит поразмыслить, как и кому по секрету рассказать о том, что свинцовые белила на лице крайне неполезны, а сажа во рту и того гаже для здоровья… и то не факт, что женщины послушают. Красота требует жертв — это и в двадцатом веке говорили. А уж теперь, когда любая молодуха, да и матрона тоже, напрямую зависит от своей внешности… Пока их мужьям и женихам нравятся мертвенно-бледные лица или черные зубы, пока свахи перед смотринами требуют такую физиономию обязательным приложением к дресс-коду — эту махину с места не сдвинешь.
Или сдвинешь… Если порыться в институтской памяти Эммочки, благородных девиц не мазали и не белили. Как бы этот разумный подход к юной элите да транслировать на все остальное общество? Какая купецкая дочка откажется выглядеть царской воспитанницей? Просвещение распространяется, вот только медленно слишком.
— Ах, душечка, Палаша сказывала, ты раненько поднялась. — Наталья Григорьевна поутру была вроде и благостна, но цепкий взгляд темных, вовсе не старушечьих глаз заставил меня подобраться.
— Что поделать, сударыня, деревенские привычки, никак не переменюсь еще на городской лад. — Я изобразила легкое смущенное смирение.
— А что за лампаду ты вчера жгла в покоях? Сказывают, пречудную.
Слава богу, графиня не стала развивать тему моих утренних прогулок. Чать не под вечер на свиданку бегала. Тут пока что четкие каноны романтического поведения, и до полудня гусары-соблазнители обычно спят, как и их потенциальные жертвы.
— Ах, Наталья Григорьевна, это Мишенькина память мне. — Я за вчера уже обдумала стратегию. — Муж мой покойный большого ума был человек. И оставил после себя бумаги, придумки, распоряжения. Кои я сочла своим долгом сберечь и воплотить в память о нашей любви и его героической гибели во славу отечества!
Наталья Григорьевна неопределенно-одобрительно хмыкнула в чашку утреннего кофия и всем своим видом продемонстрировала, что вот теперь готова и послушать, что там за придумки были у Михаила Шторма.
Если ты соответствуешь ожиданиям, тебя всегда охотнее выслушают. Одно дело — чокнутая помещица, возмечтавшая заняться исконно мужским делом, и совсем другое — благочестивая вдова, может, и через силу, но чтущая память покойного героя войны.
Так что день прошел не зря. Я более чем уверена, что скоро вся грибоедовская Москва возжаждет таких же ярких ламп, необычных шелков и модных конфект, какие уже скоро будут представлены на очередном званом вечере в салоне графини Салтыковой.
Между делом Наталья Григорьевна, кстати, выпытала у меня, кто сие продает, а узнав, что сама я до торгашества не опускаюсь, «наняв» для этих дел солидного купчину, вовсе сочла меня не только приличной и осведомленной, но и умной и ловкой дамой. О чем и высказалась весьма прямо. Так что поход в банк на следующий день я ей объявила уже без всякой маскировки, смиренно попросив присмотреть за Лизой, вернее за Павловной, в мое отсутствие. А также и далее быть нашей покровительницей, ведь с моими капиталами мне и квартиру хотелось бы снять приличную, какую посоветует опытная светская львица, и портниху бы, и гувернантку, и…
В общем, из дальней и бедной, хоть и немного загадочной провинциальной родственницы к следующему утру я превратилась в душеньку-голубушку, хорошую девочку, о судьбе которой будут заботиться со всем рвением.
Главное, с замужеством не стали бы давить, но тут я повздыхала и таки «продвинула в массы» память героического супруга, которая, дескать, пока не отпускает душу. Добрая хозяйка вздохнула, но тут же нашла в памяти парочку вдовушек, которые не могли решить, что лучше — монастырь или замужество, да так и решали десять лет.
* * *
Когда на следующий день я вышла из банка, умеренная дневная метель окончательно превратилась в сильную вечернюю вьюгу. Приехали мы с Прокопием Зенонычем сюда еще в полдень, да задержались весьма надолго. Ибо не все так просто оказалось с деньгами. Хотя бы в том, что таскать с собой десять тысяч серебром по Москве мне тут же и хором отсоветовали. И рьяно взялись организовывать для госпожи Шторм отдельные банковские услуги с весьма хорошими привилегиями.
Вот и задержали почти до темноты. Хотя нынче и темнеет рано… Приказчик уже давно витиевато извинился и ушел в контору, его там ждали дела. Вот и меня наконец отпустили.
Скорей бы в мой надежный и верный домик, единственное пока совсем свое жилье в Москве — возок. Он удобный, симпатичный… как любые модернизированные сани. При моих новых возможностях, а также авансах от Никитина, пусть и словесных, я могла бы заказать и карету на полозьях.
Сегодня уж точно воспользуюсь своей синицей в руке… Где же она? Экипаж должен был оставаться там, где я из него вышла, но сейчас
