Андрей, – вроде образованная и воспитана неплохо, а на передок слаба, как их выбирать-то?
По каким признакам?
– А где ты с ними знакомишься? – спросил Юра.
– Ну на дискотеках, в кабаках иногда. Там табун целый.
– Вот-вот. Серьёзные-то по дискотекам не шляются и уж тем более по кабакам.
– Что ж мне теперь по библиотекам засады организовывать? – возмутился Андрей.
– Да не нужно тебе её искать, тебе, что, пятьдесят? – махнул рукой Соломин. – Она сама тебя найдёт и именно тогда, когда ты совершенно не готов будешь. Любовь такая стерва, что врасплох брать любит, без предупреждений. Я имею в виду любовь – настоящую. От которой колени трясутся и дух захватывает.
– А что, бывает такая?
– В жизни всё бывает, – вздохнул Юра, видимо вспомнив что-то такое, что прятал в подсознании, а теперь оно снова выбралось наружу.
– Помогите, павни, умиваю я, – простонал, ввалившись в комнату Пушистик.
Его мясистые объёмные щёки были обмотаны в несколько слоёв бинта. Вид гранатомётчика был до того жалок, что Юра вскочил с лежанки и спросил:
– Что с тобой, паренёк?
– Фуб болит, дядя Юва, – промямлил через силу боец, прикрывая щёку ладонью. – Ефть у фас одеколон? Я только фату нафол.
Соломин порылся в мешке и извлёк оттуда лосьон после бритья. Смочив вату зеленой жидкостью, он протянул её изнемогавшему бойцу. Пушистик разинул рот и аккуратно приложил на зуб мягкий душистый шарик, медленно сомкнув челюсть.
– Фпасибо, муфыки, – поблагодарил боец, медленно зашагав к выходу.
– Бедняга, – прокомментировал увиденное Андрей, – наверное, сгущёнки пережрал.
– Зубная боль пустяки, когда зуб у другого болит, – добавил к сказанному Соломин.
Андрей зажал между большим и указательным пальцем серебряный крестик, поднёс к губам и незаметно поцеловал. Перекрестился резво и что-то прошептал беззвучно, одними губами, спрятав его под зелёную пехотную майку.
– Ты чего, боец? – взглянул на него по-отечески Соломин, заметив это.
– Да так, мысли в голову всякие лезут, – стесняясь своего поступка, ответил Коваль. – В третьем взводе, говорят, пацаны священника спасли. Вот бы мне с батюшкой поговорить немного.
– Поговори со мной, зачем тебе священник. Неужто помирать собрался? – засмеялся Юра.
– Разговор с тобою – это совсем другое. Тебе я многое сказать стесняюсь, а батюшке всё как на духу выкладываю. Я в деревне часто в церковь ходил. Прихожан немного было, сам понимаешь, времена тяжёлые. Так вот, батюшка наш с малых лет моих с нами, детьми, возился как с родными. Теперь, смотри-ка, и здесь на войне нас не бросают.
Глаза Соломина вспыхнули холодным огнём, кровь ударила в лицо, морщины стали глубже и оттого более заметны. Он встал с лежанки, достал из кармана пачку папирос и нервно выбил из неё сразу три штуки.
– Я тебе одну вещь скажу, добрый молодец. Ты в ранг святых этих нахлебников не возводи. Они, ироды, во все времена с народа последнюю копейку тянули и будут тянуть, потому как в семинарии их только этому и учат. Свечи за упокой и те покупаем. Ребёнка крестить – деньгу давай. Это что за религия такая, вся рублём пропитанная?
– Неправда, – разинул рот Коваль, пытаясь возразить, но не находя ни одного весомого опровержения.
– Правда, правда, – заходил по комнате кругами Юра, – у нас поп на «Волге» по посёлку ездил, этой же «Волгой» ребёнка сбил.
Думаешь, посадили? Как бы не так. Мамаша ребёнка отказалась заявление в милицию писать. Веришь, нет? Испугалась кары Божьей. Вот только Бог её уже давно наказал отсутствием серого вещества в голове. Батюшке, кстати, сам глава администрации ручку целует, у нас ведь все теперь верующие – и бандиты, и коммунисты. Потому как церковь является инструментом власти, может быть, даже самым главным и безотказным. Мы ведь хоть и в космос летали, а всё равно темнота.
– Зачем всех под одну гребёнку-то? – обиженно спросил Коваль.
– А как иначе? Они ведь эталон чистоты духовной, разве нет? Разве не этому они прихожан учат? Раз они себя идеализируют так, то и спрос с них двойным должен быть в идеале. Иисус на кресте висел за все грехи человечества, а эти твари, что, лучше сына Божьего? Ты подожди, скоро они с мигалками ездить начнут и ГАИ на колени ставить, – зло сказал Соломин.
– Ох и язва ты, Юрка, – задумчиво произнёс Андрей, снова достав крестик из-под майки, разглядывая образ.
– Я ведь не разубедить тебя в вере пытаюсь, – уже спокойным и свойским голосом продолжил разговор Юра. – Я к тому, что нет такой работы, как посредник между человеком и Богом. И быть не должно. Они такие же люди, как и мы. И слабости у них один в один, значит, и спрашивать с них нужно в одинаковом порядке – по закону
– Лучше бы ты мне всего этого не говорил, – расстроился Андрей. – Я смотрю, не любишь ты попов. Жил бы во время революции, так в расстрельных командах номером первым был бы?
– Это тебе пища для расширения кругозора, – усмехнулся Соломин.
Палатка на входе задёрнулась, и в дверном проёме появилось заспанное лицо Истомина.
– За мной, мужики, нужно нашему «пиджаку» отдельную комнату оборудовать!
– А с нами что ему не живётся? – спросил раздражённо Коваль.
– Белая кость, видите ли, – подмигнул Соломин встающему с лежанки Андрею.
– Он от командира помещение под канцелярию требует. Такой вот гусь пернатый. Вот ротный и приказал оборудовать, лишь бы отстал сосунок. Не дай бог жаловаться побежит в батальон. А оно нам надо, простым смертным-то? – посмеявшись, сказал Истомин.
Худой, высокий и бледный лейтенант ждал у входа. Смотреть на него было неприятно. Очки с огромными линзами криво сидели на тонком интеллигентном носу. Форма уже грязная, колени брюк обвисли, небрит, и лицо не умыто. Его вид не внушал уважения ни солдат, ни контрактников. Голос без командирской перчинки, и взгляд немного потерянный, будто человек не совсем понимает, где находится и что от него требуется. Первый взвод к моменту его приезда уже был слаженной боевой единицей и просто не принял его. Оттолкнул в силу известных причин как инородный организм, не оставляя шанса на сближение. Истомин видел это и пытался помочь человеку, но без толку. Лейтенант за две недели своего присутствия в роте не смог запомнить даже фамилии солдат своего взвода.
Место для канцелярии оборудовали за стенкой у Коваля и Соломина в этом же здании. Мебель соорудили из ящиков с боеприпасами, коих в роте бывало в избытке. Печку-буржуйку пришлось поискать, организовав спецотряд на рейд в частный сектор. Ротный смотрел с крыльца, как трудятся бойцы, и покрикивал на тех, кто пытался отлынивать от работы. В комнате подмели и оставили окно, выходившее во двор, просто натянув прозрачную плёнку. Чтобы разгрузить комнату прапорщика, часть боеприпасов разместили в канцелярии.
– Непорядок, если его комната комфортабельней моей получится. Я прав, старшина? – пошутил капитан.
– Так точно, командир, – ответил Калядин, указывая бойцам, куда положить «шмели» и «мухи».
– Ну, теперь ты доволен, Ершов? – спросил ротный.
– Спасибо, Сергей Владимирович, – ответил «пиджак» неуклюже, стесняясь за оказанную ему честь.
– Поаккуратнее с огнём, – предупредил его капитан, поворачиваясь к старшине. – Отправь трёх бойцов к Макееву. У них прогулка вдоль кладбища намечается.
– А кого? – уточнил прапорщик.
– Кого-нибудь из контрактников, пусть Истомин сам выделит.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Третий взвод
– Подъехали, товарищ старший лейтенант! – крикнул Скачков, глядя в окно на дорогу с тыльной стороны здания.
Верхом на бронетранспортере сидели разведчики, поправляя зелёные косынки и «сферы» на бритых головах. Формы на бойцах чистые, на ногах кроссовки, кеды, берцы.
– Их, что, после каждого задания переодевают? – с завистью произнёс Титов, глядя на свою рваную форму.
Ему никто не ответил. Ребята наблюдали за элитой в окно, обсуждая их смешно размалёванные лица.
– Пару дней у нас в гостях, и защитный камуфляж для лица не понадобится, – зло сказал Соломин.
С другой стороны улицы на дорогу выехал тентованный «Урал», поравнявшись с машиной разведки, остановился. Из кузова посыпались вооружённые бородатые лица кавказкой национальности. Глаза полезли на лоб от неожиданности и страха, многие успели передёрнуть затворы автоматов, целясь в людей.
