понятным, как будто они (или их души) были знакомы много лет.
У второго была неистребимая склонность к философствованию. При встрече он неизменно старался излагать ей всякие заумные теории. Иринка воспринимала их так, как было единственно правильно: не принимать их всерьез. Она чувствовал себя гораздо опытнее его, хотя они были почти ровесниками. Ей казалось, что стоит ей только захотеть, и все у них будет именно так, как она этого пожелает.
Но она не знала еще, нужна ли ей эта власть. И вообще, кто ей нужен из них двоих.
И тогда она решилась. Матери Иринка сказала, что поживет некоторое время у отца. Отца предупредила, что поедет к подруге и просила не говорить об этом матери. Второй провожал ее к подружке на свадьбу и даже придумывал, какой купить ей подарок.
Она вышла из поезда, не доехав до Таллина, в маленьком городке, который был знаком ей только по снам, да еще по фотографиям.
Удача сопутствовала Иринке в этой поездке. Случайный попутчик — приятный мужчина лет 30-ти, которому она не задумываясь выложила всю свою историю, оказался дирижером местного оркестра. Он проявил к ней самое деятельное участие и помог устроиться в гостиницу. Это было, как нельзя кстати, потому что просто так найти номер было почти невозможно.
Кроме всего прочего, ею была разработана легенда, объясняющая весьма неожиданное появление в Тарту. Она, якобы, возвращалась из поездки по Прибалтике, и, увидев знакомое название города, решила задержаться в нем на денек. Карасик должен был думать, что все произошло совершенно случайно.
А ей нужно было просто увидеть его. Посмотреть и уехать. Тогда ей будет гораздо спокойней.
— Господи, — думала она, быть может, в сотый раз, — ну почему я должна так мучиться?
Все случилось именно так, как хотела Иринка. Она застала Карасика дома, одного, и в пижаме. Разумеется, он очень удивился и растерялся. Неизвестно, чего в нем было больше: удивления или растерянности.
Но то, что притягивало Иринку в нем больше всего — таинственность и непонятность — исчезли.
Теперь уже удивляла она. Удивляла Карасика, удивляла его родителей, удивлялась самой себе. Своей отчаянной смелости. И пусть никто не знает об этом. Она приехала к нему сама и гордилась этим.
Сохранилась фотография, сделанная в тот день. Она стоит с портфелем и длинным зонтом в руках на заснеженной аллее и улыбается. Похожая на отважную Розу из «Маленького принца», у которой для защиты от врагов и несчастий был только один-единственный шип.
Карасик никак не мог прийти в себя. Он не привык к такому положению. Не знал, как ему быть, и отчаянно злился. И тем уверенней чувствовала себя Иринка. Уверенней и спокойней.
— А ты, оказывается, увалень, мой милый Карась! Я приехала к тебе, а ты не знаешь, что нужно при этом делать. Прощай же.
Может быть, это еще не конец, но теперь ты должен бороться, а не сидеть, сложа руки. А если ты не понял, тем хуже для тебя!
С этими мыслями Иринка уехала.
И в тот же день, день своего приезда, она позволила второму в первый раз себя поцеловать.
Волчок
Волчок родился на земле того Края, который называется по имени самого величественного озера на планете.
Однако ничего величественного ни он, ни большинство жителей его села не находили ни в своем окружении, ни в той жизни, которую они вели на втором десятилетии после распада огромной империи, называемой прежде Советским Союзом.
Село и прежде было бедным, а после того, как развалился колхоз и всю пригодную для ведения хозяйства землю захватили бывшие зэки, стало просто нищим. Эти несколько семей новых богатых обзавелись большими домами с крепкими заборами, вдоль которых на воле бегали свирепые алабаи, в то время как деревянные домики остальных сельчан чернели и ветшали.
В одном таком убогом домишке и родился наш Волчок — бедный несчастный уродец, с выраженным пороком челюстно-лицевой области, в обиходе называемым «волчьей пастью» и «заячьей губой». Считается, что эти пороки являются следствием пристрастия будущей матери к алкоголю и наркотикам.
В самом деле, все это наличествовало в жизни его матери, хотя первые два ребенка выглядели вполне здоровыми. Когда-то привлекательная и вполне здоровая, она сильно сдала после развода с первым мужем, а со вторым начала сильно пить, да так и не могла остановиться и после его ухода.
Своим прозвищем — «Волчок» — мальчишка был обязан именно жутковатому внешнему виду, а не имени и фамилии — Иван Семирядов, ничего общего с прозвищем не имеющими. Врожденные пороки эти были вполне устранимы, если вовремя ими заняться и при наличии в семье известного количества денег, но где было им взяться в неполной семье у сильно пьющей матери?
Так и рос мальчонка вопреки всему, постоянно болея, и каким-то чудом не умер от удушья в раннем возрасте, и отставая в развитии речи, и пугая незнакомых людей специфическим тембром голоса, что по-научному называется «открытой ринолалией».
Бедному ребенку приходилось терпеть побои и унижения в семье и в среде сверстников, и не было ни одного человека, кто относился бы к нему с сочувствием.
Все изменилось, когда наш Волчок впервые переступил порог школы, единственным учителем которой на селе была другая его знаменитость, но со знаком «минус» — Владимир Иванович Бойцов — недоучившийся студент Иркутского университета.
Это был человек лет сорока, невысокий, щуплый, с покатыми плечами и большим острым кадыком на тонкой шее.
По какой-то причине или чисто из идейных соображений, Бойцов, как за сотню лет до этого, «толстовцы», считал своим долгом «идти в народ» и нести плоды просвещения в массы. На деле Владимир Бойцов был хорошим учителем, регулярно проводившим все положенные ему занятия.
Было только одно «но», портившее всю картину — Бойцов был запойным пьяницей. Обычно спокойный и вежливый, в период очередного запоя он становился невыдержанным на язык борцом с «эксплуататорами трудового народа». И тут уж его классовым врагам доставалось по полной. Он, шатаясь, шел по единственной в селе улице и почем свет обзывал и материл по именам всех упырей, захвативших в селе всю землю и власть.
И так продолжалось из года в год. Зарплата учителя была мизерная, и найти другого учителя взамен Бойцова просто не представлялось возможным. Поэтому сельские богатеи терпели, хотя и грозились с учителем «разобраться».
И вот получилось так, что школьный учитель единственный из всех в селе, да и вообще единственный во всем белом свете, выделил и пожалел бедного
