не к месту. Всё начиналось с чистого листа, и первые строчки их любви были написаны очень умело.
Высохнув, они оделись и отправились к городу. Путь предстоял неблизкий, а такси поймать получится только на набережной, но это было лишь ещё одним поводом подольше остаться вместе.
Глава 20. Легко и приятно
Такси подъехало к воротам дома Милы уже поздней ночью. Улица спала в летней тишине, и только цикады стрекотали в кустах. Так не хотелось, чтобы эта ночь заканчивалась. Пуститься бы вдаль под светом Кары и там, на краю мира, замереть в объятиях навечно.
Но неизбежность требовала расстаться. Мила поцеловала Олега на прощание и шепнула:
— Увидимся завтра.
Выскользнула из самоезда, подбежала к калитке и, не оборачиваясь, юркнула на участок. Там прижалась к забору, стараясь унять сердце. Радостно было, что наконец всë наладилось. Будто груз, что довлел на плечах, растаял от тепла любимых рук, а вместо него появились лëгкость и безмятежность.
Вприпрыжку Мила пересекла сад. Дверь открыла тихонько, но оказалось, что будить пока некого. Мама читала в гостиной и лишь напомнила, что приходить в такое время неприлично. Зато из глубины дома вышла Нюра и с озадаченным видом спросила:
— Госпожа, разрешите поинтересоваться. Уж не с энтим ли вашим профессором вы так долго гуляли?
— Ох, нет. С ним я даже видеться больше не хочу. Пойдëм ванную, там поговорим.
Они поднялись, и пока Нюра наполняла купель маслами и солями, Мила рассказала ей, где и с кем была. Углубляться в подробности ей и было неловко, так что обошлась она общими фразами:
— И там в гроте у нас с ним кое-что было.
— Что, пряма вот так? — округлила глаза Нюра. Щëки еë загорелись алым цветом.
— А потом ещё в океане, — добила еë Мила и прикусила губу от смущения.
— А если б кто увидел? Страх-то какой! Осрамились бы, госпожа.
— Ну кто бы там что увидел? Вокруг ни души. Даже зверей поблизости не было. Одни рыбëшки безмозглые в воде.
— А с кораблей? Я слыхала, у моряков есть такие длинные трубки, в которые всë-всë видно. Даже затылок свой можно увидать, если долго в горизонт глядеть.
Мила прикрыла рот и рассмеялась. А потом мягко протянула:
— Ну какая же ты доверчивая, Нюрочка. В подзорную трубу много чего не увидишь. Да ещё знать надо, куда смотреть. А морякам, думаешь, так уж охота все гроты и бухты разглядывать? Им и без того есть, чем заняться.
— И всë-таки страшно это. Ей Дэву страшно.
— Только ты никому не рассказывай, слышишь? — строго попросила Мила. — Особенно матушке.
Нюра мелко захихикала. Выключила кран и провела рукой по воде.
— Интересно, — сказала, — а как это: с мужчиной быть? Я и целоваться-то боюсь больше смерти. А-ну он меня укусит ненароком.
— Ты никогда не целовалась?
— Ну… Два года назад ещё в деревне был случай. Хотел меня поцеловать помощник кузнеца. Так я испугалась и в озеро его отпихнула. С тех пор он меня стороной обходит.
— Что ж ты так? — развеселилась Мила.
Нюра смущëнно потупила взгляд и произнесла:
— От него железом за версту разило. Вот я и подумала, что это будто с топором облизываться.
— Какая-то странная аналогия. А если к тебе мясник полезет, то вместо него ты колбасу представлять будешь? — усмехнулась Мила. — Сколько тебе тогда было?
— Четырнадцать, — призналась Нюра.
— А ему?
— И ему четырнадцать.
— Ну… Самое время для первого поцелуя.
— Что вы такое говорите, госпожа? — защебетала Нюра. — Куда там целоваться, дети ещë. Глупости бы наделали, потом вся деревня бы меня на потеху подняла.
— Ладно, не переживай. Скоро узнаешь, как целоваться. Только не надо в этот момент представлять топоры, молотки и прочую утварь.
— Постараюсь, госпожа, — мечтательно вздохнула Нюра и убежала из ванной комнаты.
Смыв всю соль с волос и кожи, Мила накинула махровый халат, волосы замотала полотенцем и пошла в свою комнату. Но по пути услышала, что Максим ещё шуршит книгами в гостиной, и решила проверить, правду ли говорил Хопф.
— Ты ещё не спишь? — спросила, встав на пороге. Сложила руки на груди и прислонилась плечом к косяку.
— Только не приближайся! — предупредил Максим. — От меня потом неделю цветами вонять будет.
В окружении книг он склонился над журнальным столиком с карандашом и линейкой. Что именно чертил было не рассмотреть, но это занимало всë его внимание. Он даже кончик языка высунул от усердия.
— И не собиралась, — успокоила его Мила. — Я хотела спросить, когда ты в последний раз в доме Совета Искателей был?
— Кажется, — Максим почесал голову карандашом, — позавчера. А что?
— И ничего мне не сказал?
— А зачем? Ты бы начала про спасательную экспедицию спрашивать. Разве нет?
— Наверное, начала бы, — согласилась Мила. — Мне жаль, что судьба отца тебя совсем не волнует…
Максим отбросил карандаш и линейку и резко выпрямился. Взглянул на сестру с вызовом, словно та его оскорбила до глубины души.
— С чего ты взяла? Мы уже обсуждали это сто раз. Я не хочу повторять в сто первый, так что если ты только для это пришла, то можешь сразу обидеться и идти дальше.
— Не для этого я пришла. Просто напомнить себе хотела, какой ты бесчувственный эгоист, — выпалила Мила.
— Начинается…
— Ладно, всë. Я не об этом. Сегодня с Хопфом виделась. Он сказал, что вы много времени проводите вместе.
Максим ответил не сразу. Выдержал паузу, словно ожидая подвоха, а потом кивнул.
— Да, у него просто феноменальная память на артефакты. Знает всë, что лежит в нашем хранилище, что в других странах есть, что в ближайшее время могут найти. Ну а мне просто очень интересно, что там и как работает в совете.
— И всë?
— А что ты ещё ожидала услышать?
— Не знаю, — тяжело вздохнула Мила. — Наверное, думала, что вы отца ищете… Не важно.
— Слушай, давай на чистоту. С отцом всë будет нормально, я в этом уверен. А вот осколок Сердца — штука куда более интересная.
— Ты видел осколок? — уцепилась за его слова Мила.
— Как и половина города. А ты не успела, да?
— Его уже убрали в хранилище. Ты лучше скажи, он настоящий?
— Ну… да-а, — неуверенно протянул Максим. — А какой же ещё? В коллегии его ощупали, обнюхали, мне кажется, даже полизали. В общем, сомнений у них нет.
— Жаль, — буркнула Мила, отчего у Максима глаза едва из глазниц не выскочили. — Как он хоть выглядит?
— Серебристый, плоский, похожий на молодой месяц. Внутренняя грань неровная, но бритвенно острая. Внешняя грань ровная, как будто после ювелирной
