и через несколько секунд сжал их в кулак, словно вырвать хотел.
Сука!..
«И какой смысл теперь вообще прятаться в машине? Если она додумается по итогу — не сегодня, так завтра…» — спросил у себя и ответа не нашёл. Стало совершенно противно; прокуренный салон стал душить никотином, запах которого проник всюду — в кожу салона, в собственные руки, в одежду.
Пчёлкин выдохнул тяжело. Желание уронить голову на клаксон стало медленно перерастать в потребность.
Анна сидела на скамейке, когда к ней подсел какой-то сопляк в растянутой майке, в каких раньше ходил сам Пчёла. Да и внешне на молодого Витю пацан удивительно походил; волосы такие же русые, меж пальцев горела сигаретка, на шее — обилие цепей, купленных на Люблинском рынке.
Пчёлкин нахмурился чуть ли брезгливо; что, неужели раньше на людей такое впечатление производил? Да как клоун же выглядел!..
Князева поднялась со скамейки, явно собираясь уходить, но копия Пчёлы, рожденная где-то в середине семидесятых, не потерпела такого легкого поражения. Мальчишка обогнул Анну, которая и без каблуков была бы выше школьника, и нагло за пальцы её взял.
Витя видел, как шевелились губы пацана, и в голове будто сами по себе возникли слова, которые юнец говорил Князевой с уверенностью, с какой говорил сам Пчёла, когда ещё был выпускником старшей школы:
«Позвольте пригласить вас выпить, мадам! Любой шот за мой счёт, ха-ха! И, поверьте, вы нисколько не пожалеете! Я живу неподалеку, и, если вам станет душно в толпе, я точно знаю, где вы сможете прийти в себя… Ну, что же вы убегаете, милая? Я же лишь хочу предложить свою компанию!..»
Пчёлкин поджал челюсти так, что зубы пронзило тупой болью. Кровь закипела, забурлила в жилах, стуком сердца перекрыла даже шум вечернего города.
Аня всё отмахивалась от скользких рук сопляка, ищущего себе девчонку на ночь, но настойчивый хмырь никак не унимался.
И тогда Пчёла всё-таки надавил на клаксон. Громко, протяжно, не убирая ладони несколько долгих секунд. Машина гудела, обращая на себя чуть ли не всеобщее внимание; какая-то бабка ругнулась, как любой человек преклонного возраста, недовольный чуть ли не каждой мелочью, но Пчёла отпустил гудок, только когда парочка обернулась на шумящий автомобиль.
Пацан замер, увидев машину. Явно не знал Пчёлкина, но, как любой уважающий себя мальчуган, понял, что отнюдь не простой работяга сидел за рулем поддержанного «немца». Он открыл рот, посмотрев на BMW седьмой серии, и быстро ретировался, решив, по всей видимости, оттачивать свои навыки пикапа на других дамочках, которых возле «Ажура» было пруд пруди.
А Анна, с неким сомнением посмотрев на автомобиль, рискнула всё-таки поднять взгляд на переднее стекло. Пересеклась взглядом с Витей, что сидел за рулем.
Тогда под рёбрами у Пчёлы разбили бутылку коктейля Молотова; загорело, вспыхнуло и обуглилось всё от мысли, какие думы в голове у Князевой закружились.
Девушке стало воздуха не хватать. Хотя рядом и были Чистые Пруды, смутно знакомые со школьной жизни, Анна ощутила себя в самом сухом и душном месте на планете. Да что на планете, во всей Галактике. Князева стояла возле «Ажура»; за спиной тот крайне настойчивый парень, который, вероятно, ещё не знал даже, куда после школы пойдёт учиться, — и пойдёт ли вообще — кричал, что будет, «в случае чего», внутри её ждать.
Девушке захотелось на миг, чтобы вся Москва под землю провалилась, за собой утащив переживания.
Озолс не просто так опаздывает. Он, вероятно, совсем не придёт. И, видимо, только Пчёлкин знает, беспочвенны ли её страхи. Иначе зачем, действительно, стоит у бордюра, не уезжает, ждёт чего-то?..
Анна выдохнула, словно совершала безрассудство, до которого не додумалась бы никогда, и направилась к черному BMW Вити.
Она раскрыла дверь автомобиля так, словно боялась передумать. Села в машину, придерживая юбку-миди с косым разрезом чуть выше колена, закрыла за собой дверь. Пчёлкин ничего не сказал, только на Аню посмотрел, словно впервые увидел, и оглядел поближе. Увидел серебряную цепочку, которую не сразу заметил, и ощутил аромат привычных духов Князевой.
От неё пахло какими-то сладкими цветами. Никак не чета табаку, каким у Пчёлы кожа пропахла ещё несколько лет назад.
Витя бы предпринял обязательно попытку снова поцеловать Анну, если бы она не спросила резко, одним вопросом выстреливая ему прямо в лоб:
— Что ты с Андрисом сделал?
Вот так прямо — без «прелюдий», без малейших попыток показаться вежливой. На миг Пчёлкин даже забыл, куда он вывез Озолса, что говорил ему и что велел после «беседы» делать. А потом воспоминания, на миг утерянные, вернулись, накрыли Витю едва ли не лавиной.
— Для начала, привет, Княжна.
— Витя, — отрезала Анна голосом, которого он от неё не слышал раньше. — Мне сейчас не до «кличек» твоих. На вопрос ответь.
— Ух ты, Анюта, — протянул Витя, до последнего оттягивая момент, когда всё-таки придётся Князевой сказать правду. Или хотя бы какую-то часть её, потому что врать бесполезно. Она, вероятно, за километр враньё почует.
— Какой настрой! Что, твой принц рижский не пришел? Расстроилась, поди?
Пчёлкин завёл автомобиль. «Немец» сразу же послушно зарычал мотором, шумом перекрыв возмущенный вздох Князевой. Он боковым зрением заметил, как Аня раскрыла рот и не смогла его закрыть даже через пять секунд. Это чуть позабавило, помогло даже избавиться на какие-то мгновения от скользкого чувства, которому Пчёла никак не мог — и не хотел особо — дать названия.
— Андрис никакой мне не «принц», — сказала Князева и предусмотрительно пристегнулась. Не забыла про правила даже в миг, когда недовольство, которое было бы честнее назвать злобой, сдавило грудь не хуже ремня безопасности. Анна затихла, но через миг поняла, что слова её звучали, как попытка оправдаться, и тогда повторила с запалом, что мог сжечь девушку изнутри:
— И что ты с ним сделал?
Витя выехал на переулок. Помолчал недолго, понимая прекрасно, что дорога до пятого дома на Скаковой будет долгой, — не меньше получаса, на метро бы вышло быстрее даже.
Значит, не сможет отвертеться. Так долго — добрые три десятка минут — стрелки переводить и отшучиваться не в состоянии даже Пчёла, у которого язык, хоть и острый, но не без костей.
Только он, переключаясь на вторую передачу, решил, что до последнего будет оттягивать миг, когда придётся признаться.
«Или, напротив, лучше сказать сразу, чтобы Анна отошла быстрее?..»
— Откуда такая уверенность, что я с ним вообще «что-то сделал»? — спросил Пчёла и выехал на улицу Макаренко. Срезая оттуда, явно бы времени не сэкономил, но с Анной мог и весь
