самых разных ситуациях.
Однако караульному этого оказалось мало и он более настойчиво что-то спросил. Расстояние до него было около тридцати метров, силуэт просматривался плохо, поэтому я двинулся в его направлении, приговаривая:
— Ай, ай… Якши!
Болгарский часовой, видимо, начал что-то подозревать и, одновременно с новыми вопросами, сделал несколько шагов навстречу, стараясь разглядеть меня. Воспользовавшись этим, я резко, без замаха, метнул кинжал ему в грудь. Послышался тихий, жалобный всхлип и мертвое тело с громким, как мне показалось, стуком, рухнуло на землю. Я испуганно присел, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к окружающим звукам, но вокруг стояла тишина, разбавленная обычными ночными шумами. и стуком громыхающего в моей груди сердца. Этот труп я оттащил подальше в лес, забрал с него кинжал и оставил под кустом.
В роще стояла непроглядная темень, поэтому идти пришлось медленно, ощупывая землю ногами, чтобы не споткнуться обо что-нибудь. Пройдя так минут десять, я остановился в задумчивости — мне пришла в голову дерзкая, но довольно интересная мысль. Дело в том, что всё время после пленения, мой мозг был занят исключительно обдумыванием плана побега, отбрасывая в сторону все посторонние мысли. Теперь же, когда освобождение фактически состоялось, я уже начал задумываться и над более отдаленными перспективами, придя к выводу, что освобождение княжича может оказаться очень полезным для моей дальнейшей жизни в Хареве. Я ещё немного постоял, взвешивая шансы на удачу и, мысленно махнув рукой, развернулся, направившись в сторону лагеря кочевников.
Найдя труп второго убитого мной караульного, я раздел его, а затем, вернувшись в болгарский лагерь, подошел к спящему Владимиру и нагнувшись, тихонько ткнул его в плечо, а когда тот начал шевелиться, просыпаясь, тихо прошептал на ухо:
— Княжич, сейчас я перережу путы, и мы уходим из лагеря, если хочешь сбежать.
Вместо ответа Владимир открыл глаза и попытался разглядеть меня в ночной темноте, однако у него это не получилось и он шепотом спросил:
— Ты кто?
— Андрей, лучник, которого хан хочет в жертву принести.
— Дружинников тоже освободи! — потребовал он.
— Не получится, княжич! — возразил я, — Следов будет много, выследят нас.
— Без них не пойду, иди один! — отвернулся от меня Владимир.
Да что ты будешь делать! Вот же упертый баран! Я едва сдержался, чтобы не покрыть его матом. Потом сделал глубокий вдох-выдох и перерезал ремни на руках и ногах княжича, после чего перебрался к дружинникам, и по одному, толкая и предупреждая, освободил и их. Все эти манипуляции прошли незамеченными со стороны спящих поблизости кочевников и вскоре мы, крадучись, покинули вражеский лагерь.
В течении получаса наша группа беглецов пересекла рощу и вышла к берегу реки. Здесь у меня получилось отозвать в сторону Радомысла — единственного выжившего из десятников и объяснить ему ситуацию. Тот покивал головой, соглашаясь, и с тяжелым вздохом подозвал к себе остальных дружинников:
— Братья, не сможем мы все уйти, ворог нас быстро по следам выследит, поэтому двое должны будут отвлечь болгар и смертью своей остальных от врага уберечь.
— Не бывать этому! — Прервал его княжич и горячо продолжил, — Вместе пойдем, будет воля богов — вместе спасемся, а не будет, то вместе и погибнем в честном бою.
— Не встревай, Владимир, — сурово ответил ему Радомысл, — Нет в этом твоей воли, не смогли мы тебя уберечь в первый раз, так может хоть сейчас получится! Бросим вчетвером жребий — Андрей не дружинник и он нас спас, а у Покла, — упомянул он самого младшего из воинов, — Ещё сын не народился, нельзя ему погибать.
Десятник срезал четыре веточки, две укоротил и зажал их в кулак, оставив вершки снаружи, после чего протянул руку товарищам и те по одному вытянули жребий.
— Вот так, стало быть боги распорядились, — хмыкнул Радомысл, глядя на короткий обломок в своей ладони, — Оно и верно, достаточно я пожил уже на этом свете.
Радомысл и Первун, вытащившие жребий, отрезали и отдали товарищам по клоку волос, чтобы было что сжечь на погребальном костре, затем обнялись и расцеловались со своими товарищами, княжичем и мной, после чего, взяв трофейные копья, побежали вдоль речки вверх по течению — в сторону северских земель. Их задачей было оставить как можно больше следов и увести преследователей за собой. А основная группа, в которой остались я с княжичем, да трое дружинников, вошли в реку и по колено в воде направились в другую сторону — вглубь роменских земель, в надежде, что кочевники будут нас искать в противоположном направлении.
По моей приблизительной оценке, за то время, что оставалось до рассвета, мы смогли пройти около пяти километров и вышли на берег, когда восточная половина неба окрасилась утренней зарей, а в прибрежных зарослях, просыпаясь, птицы стали выводить свои трели. Найдя небольшую, но густо заросшую кустарником березовую рощицу, стараясь не оставлять следов, мы затаились в сени деревьев. Пропитания у нас никакого не было, но в рощице мы смогли найти немного земляники и малины, которыми слегка утолили голод. Весь день мы спали по очереди в кустах, со страхом ожидая, что вот-вот появятся кочевники. Однако те, видно, купились на нашу уловку, а может они и не имели возможности направить на наш поиск достаточно людей, всё-таки идет война, и у них могли быть другие задачи.
Когда стемнело, мы продолжили путь, но теперь двигались не по руслу реки, а по степи вдоль прибрежных зарослей кустарника. Местная лесостепь была довольно густо заселена — везде, где была свободная от леса земля, были засеянные поля и небольшие деревеньки, в одной из которых дружинники забрались в амбар и украли немного репы и зерна. Корнеплоды мы грызли по пути, а зерно на время днёвки замочили в воде, завернув в льняную рубаху. На этой стоянке мы, понимая, что скорее всего смогли уйти от кочевников, вели себя уже посвободнее, и хотя сохраняли осторожность, тем не менее разговаривали, обсуждая сложившуюся ситуацию. Княжич, находившийся в глубокой депрессии, совершенно не старался взять командование на себя, хотя и получалось, что последнее слово было за ним. Общее мнение (без учета моего, которое никто не спрашивал) было таково, что надо идти до реки Сула, украсть лодку и ночами доплыть до Днепра, а там на другой стороне уже будут поляне.
— И откуда только эти болгары взялись? — с тоской в голосе спросил самый молодой из дружинников по имени Покл.
— Знамо дело, откуда, — откликнулся княжич, хотя сам вопрос был похож на риторический, — Ведь их ханы испокон веку с роменскими князьями роднятся, да и у Марка жена тоже
