с которым министерство обороны относилось к выстроившимся в ровные шеренги солдатам ОПУДР.
«Пудру» пробирала дрожь – причём не от одного лишь предвкушения того сладостного мига, когда им позволят присягнуть на верность Его Королевскому Величеству Эньону IV и народу Айлестера. Второй причиной являлся по-ноябрьски студёный воздух, принуждавший одетых в летнюю униформу бойцов 1-го отдельного подразделения с усиленным дисциплинарным режимом стучать зубами, как кастаньетами.
Сей слаженный перестук вызывал смех у сержантов военной полиции. Им-то всё было нипочём, видимо, ввиду изрядной порции джина, принятой за завтраком.
Впрочем, третья причина вышеупомянутой дрожи, даже если бы отсутствовали две первые, оказалась бы достаточной, чтобы дрогнули и храбрейшие из храбрых, которых в рядах ОПУДР не встречалось по определению. Причина эта состояла в том, что каждый из сержантов дисциплинарного командного состава, за исключением Хокни, державшего в руках какую-то бумажку, сжимал в руках пистолет-пулемёт; пальцы подвыпивших командиров, то и дело касавшиеся спусковых крючков, повергали их подчинённых в ужас.
Норс – не двигаясь, даже не позволяя сократиться ни единому мимическому или шейному мускулу – одними глазами осмотрелся в секторе перед собой – так широко, как это позволял разрез его глаз.
Гранитная стена, тянувшаяся на массфуты влево и вправо, уныло торчала здесь вот уже пару веков, отчего начала тосковать по солнечным лучам и понемногу покрываться морщинами многочисленных трещин. На крыше располагались четыре оснащённых прожекторами будки-башенки с бдительной охраной; башенки соединял забор из колючей проволоки под напряжением. Железные ворота запирали единственный выход из внутреннего двора; там располагалась караулка с двумя автоматчиками.
Побег казался совершенно невозможным, даже если бы они попытались прорваться все одновременно и хотя бы одному удалось взобраться на самую крышу здания по карнизам, балконам и решёткам, закрывающим окна на всех этажах, пока автоматный огонь косит его взбунтовавшихся товарищей.
Норс тяжело вздохнул – нет, не физически, чтобы, не приведи Эзус, не заметил ни один из сержантов, а мысленно: ни одна молекула воздуха не вырвалась из его изогнутой колесом груди. «Похоже, церемония принятия присяги определённо состоится», – подумал он. Норс чувствовал себя премерзко и хотел расплакаться и убежать в казарму, чтобы накрыться одеялом и не отвечать ни на какие приказы сержантов, пока его не изобьют и не утащат в провонявший контрабандными сигаретами и мочой карцер. «Вот что значит быть изнасилованным: если не физически, то духовно!».
Хокни окинул роту суровым, испепеляющим взглядом. Стрелки на тщательно отутюженных брюках штаб-сержанта по остроте могли соперничать с бритвенными лезвиями, а начищенные ботинки блестели, как полированная сталь.
– Новобранцы 1-го, на штатах роты, ОПУДР!.. – То, что они – «новобранцы», а не «рота», знал каждый. Все три предыдущих месяца, наполненных построениями под линейку, посещениями туалета по расписанию и внезапными ночными тревогами, представлявшими собой нападения военной полиции на спящих, им только это и вколачивали в головы. Они – не люди, а отбросы, «это», «оно». – Сегодня вам предоставляется высокая честь принести присягу на верность…
Текст присяги они зубрили уже более недели, несмотря на то, что тот содержал всего три дюжины и три слова. Каждый из них сдавал зачёт, результат которого заносился в расчётную книжку. Они бы смогли повторить эти слова, отпечатанные в их мозгу кованой подошвой сержантского ботинка, даже много лет спустя. Сбои и дурацкие выходки исключались; тем не менее, военная полиция, отвечавшая за их подготовку, не желала давать разного рода «случайностям» ни малейшего шанса. Стволы снятых с предохранителей пистолетов-пулемётов изготовились открыть огонь при первом же признаке неповиновения.
– Клянусь тебе, мой отец, моя мать, моя Родина, мой Король, в том, что останусь верным своему долгу, отважным и дисциплинированным, стойко перенесу все невзгоды, буду храбро сражаться против бесчисленных вражеских орд – и одержу сокрушительную победу. Слава Эзусу и Айлестеру!
Наиболее достойные из числа новобранцев, гордо именовавшихся теперь солдатами, получили назначения на должности командиров отделений и взводов. Должности эти, сокращённо КО и КВ, именовались «тактическими» и не сопровождались присвоением обычных в таких обстоятельствах капральских и сержантских званий, в то время как «дисциплинарное командование» продолжало сохранять свои тиранические права. Впрочем, всё это мало кого интересовало, даже если учесть тот малоприятный факт, что, докладывая военным полицейским, КО и КВ вменялось в обязанность униженно представляться: «Ко-ко-ко такой-то, Ква-ква-ква такой-то…». Главным всё-таки следовало считать то, что их рота получила зачатки самоуправления.
Праздник, начавшийся тотчас же после возвращения в казарму, с первых же секунд превратился в форменный шабаш: командиры отделений и взводов, усевшись на плечи рядовым, устроили «кавалерийский бой», а затем, приказав всем подчинённым стать на корточки, награждали их пинками в мягкое место.
Пожалуй, единственное исключение составляло отделение бывшего капитана Глайниса, в которое поспешил «перевестись» Норс; едва ли стоит добавлять, что остальные «ко-ко-ко-ква-ква-ква» оказались сплошь дружками Глиндвира.
Сам Глиндвир, держа в руке неизвестно откуда взявшуюся бутылку джина, распивал спиртное прямо из горла, стоя на втором ярусе одной из коек. Одновременно он дирижировал развернувшимся у его ног «действом», достойным театров самого низкого пошиба, если бы в таковых, конечно, разрешали постановку написанных душевнобольными пьес садистского содержания. Дортег и Каддх, устроившись, наряду с Норсом, в самом тёмном уголке помещения, куда не обращал свой взор «тактический командир роты», испытывали противоречивые чувства.
– Я привык верить в то, что возможно изменить существующий порядок, верил в демократию, как в рай на земле, который обязательно настанет, – сказал вдруг Каддх. – Особенно я верил в неё последние месяцы, когда надо мной измывался Хокни; сейчас, в эти минуты, я понимаю, что верил в какой-то глупый набор слов. Людям нужно пребывать в скотстве.
Норс подумал, что не смог бы сказать лучше; Дортег пробормотал в ответ что-то одобрительное.
Ферсат, впрочем, рассуждал иначе.
– Демократия – и есть скотство. Реализовав врождённое право каждого встать на карачки, армия к тому же выдала этим свиньям хлев. Так реализуется мечта о равноправии и справедливости.
– Глоток! Глоток тому, кто позволит мне снизойти к вам с небес! – изрёк Глиндвир. Усилиями его подпевал немедленно выстроили живую лестницу из тел рядовых, услужливо подставлявших плечи, руки и спины. Сойдя на пол, Глиндвир указал на стоявший под одной из коек картонный ящик.
– Джин, ребята! Храброе воинство Айлестера, вперёд! Выпустим из тела бутылок всю жидкость до последней капли! – Джин мгновенно наполнил жестяные армейские кружки и, провожаемый счастливыми воплями, вскоре исчез в ненасытных солдатских глотках. Картина всеобщей радости оказалась настолько привлекательной, что четвёрка друзей, ранее сторонившаяся всяких проявлений коллективного безумия, поторопилась присоединиться к пьянке.
– Мне только одно невдомёк: откуда взялась выпивка? – поражался Ферсат. Их КО Глайнис промолчал
