V и вернули конституцию 1876 года. Из абсолютной феодальной монархии Турция превратилась в конституционную монархию, причем власть султана была серьезно ограничена. Начались реформы, которые должны были завершиться модернизацией страны. Но перемены вызвали оживление не только в стане турок-османов, но и среди их противников и соперников.
Не зря в разговоре будущий военно-морской агент в Истанбуле вспоминал про итальянцев. Они давно нацелились на Ливию. Последний осколок турецких владений в Африке, эта провинция не представляла собой особой ценности. Бедная ресурсами и слабозаселенная, разоряемая вечными усобицами местных диких племен, эта земля не привлекала ни одну из европейских держав, за исключением Италии. Их искушали две возможности, которые страна получала при захвате этой земли. Первая — это укрепление своих геополитических позиций. После открытия Суэцкого канала значение средиземноморского судоходства сильно возросло. Италия просто из-за своего географического местоположения превращалась в весомого игрока на этом поле. А если присоединить ещё и Ливию, получив в своё владение новые сотни и сотни миль побережья? Это стало бы одним из решающих шагов к утверждению статуса Италии как ведущей Средиземноморской державы.
Вторым аргументом для войны являлось пресловутое «жизненное пространство» для толп полуголодных итальянских крестьян. Прибрежная зона Ливии с мягким климатом, напоминающим итальянский, как казалось итальянским мечтателям, позволяла построить настоящий рай на земле. Достаточно было заселить ее вместо дикарей тысячами бедных безземельных итальянских фермеров и тогда страна могла решить земельный вопрос. А заодно дать новый толчок развитию собственной экономики. Давно пытаясь решить «ливийский вопрос», итальянцы только ждали подходящего момента. И теперь, как им казалось, он наступил. Основным европейским державам, занятым интригами на Дальнем Востоке, стало не до дележа остатков свободных владений в Африке. Османская империя слаба и дряхлеет с каждым днем всё больше, а Италия только напрасно медлит и упускает свой шанс, считали итальянские ура-патриоты. Премьер-министр Джолитти разделял их мнение. Колебания же короля Виктора-Эммануила III развеяла армейская разведка, сумевшая договориться с сербской организацией «Черная рука»[54].
Из переговоров с сербами итальянцы узнали, что болгары, греки, сербы и черногорцы тайно договорились о совместном военном союзе. И теперь Балканский союз ожидает только благоприятного момента для нападения на своего извечного врага, продолжавшего удерживать часть земель, населенных родственными народами. Таким моментом вполне могли стать начавшаеся итало-турецкая боевые действия. Для объявления войны не хватало только одного — предлога. Того самого casus belli, который позволял бы считать себя правыми.
Но можно было не сомневаться, что пока Анжу будет плыть в Стамбул, а потом и обосновываться в посольстве, такой предлог найдется. Или будет создан. Сам Петр в этом нисколько не сомневался, даже не зная о Балканском союзе. Который тоже готовился создать повод для нападения на турок.
На сопках Маньчжурии
Флаг Российский. Коновязи.
Говор казаков.
Нет с былым и робкой связи, —
Русский рок таков.
А. Несмелов.
Война закончилась для Кощиенко на острове Каргодо, на который их батальон высадили вместе с морской пехотой, чтобы принять капитуляцию японского гарнизона. Там же всем охотникам-добровольцам предложили временем либо остаться в армии на сверхсрочную службу, либо уволиться и возвращаться к своим мирным профессиям. В армию Анемподист не рвался, но возвращаться в разоренную войной Филипповку никакого желания не имел. Неразрешимый казалось вопрос, однако, решился быстро и просто. За день до того, как на увольняемых должны были начинать оформлять бумаги, в батальоне появились офицер — поручик и пара унтеров в форме отдельного корпуса пограничной стражи. Они искали добровольцев для службы в Заамурском округе пограничной стражи, охранявшем Китайско-Восточную железную дорогу. Один из унтер-офицеров, Артемий Рыбаков, так расписал преимущества службы в корпусе, от двойного жалования, до возможности получить долю из стоимости конфискованной контрабанды, что Кощиенко не удержался и подписал все бумаги.
Потом было путешествие на пароходе до Порт-Муравьева. Всех вместе — и уволенных со службы и записавшихся в пограничники, загнали в трюм. Там уже стояли сборные двухъярусные кровати. На которых лежали, к удивлению нижних чинов, вполне неплохие матрасы и подушки, набитые рисовой соломой. Жестковатые, но лучше даже такие, чем вообще сидеть и спать на голых досках. Хотя плыли совсем недолго, чуть более двух суток. А в Порт-Муравьеве команду будущих пограничников посадили в вагон третьего класса и состав местного сообщения неторопливо тронулся вперед.
Самым большим приключением в дороге оказался поиск нормальной еды. На маленьких станциях на перронах обычно торговали только китайцы. То чем они пытались накормить пассажиров, ни привычному к восточной кухне Анемподисту, ни его напарникам почему-то пробовать не хотелось. Поэтому они искали что-нибудь более привычное, из-за чего несколько раз едва не опоздали на поезд. Зато с водкой получилось совсем неплохо, взятой в Порт-Артуре дорогой «Нумер Пятьдесят Восемь» как раз хватило на всю дорогу. Остальные пассажиры с опаской поглядывали на компанию веселящихся нижних чинов. Но пили они понемногу, приставать к кому-либо за пределами компании не стремились и все понемногу успокились. Так что до Харбина доехали без происшествий, вопреки рассказам о хунгузах, поджидающих каждый поезд прямо у следующего путевого столба.
В Харбине поручик и унтера строем отвели команду к расположенному неподалеку от вокзала зданию Управления пограничной стражи. Там, что удивительно, с каждым поговорил чиновник. Недолго, но про основные умения и боевой опыт расспросил умело, явно имея хороший опыт таких бесед с новичками. После чего их отправили на обед, в столовую для нижних чинов. А после обеда вновь построили и зачитали приказ о зачислении на службу и распределении по командам. Кощиенко попал в отделение нумер триста тридцать три рядом со станцией Аньда. Над чем потом посмеялись все, знавшие его прозвище. Шутили, что Андю отправили в Аньду.
Оказалось, что Кощиенко напрасно рассчитывал попасть в отряд, базирующий на станцию. Там и без него хватало желающих. А его отправили вместе с парой новичков в «путевую заставу» поручика Строева, помощником к фельдфебелю Ефиму Звонареву. Располагалась подчиненная поручику застава в небольшой крепости, называемой «путевой казармой». Выглядела казарма внушительно, представляя собой каменное одноэтажное здание, окруженное высокой каменной же стеной, с круглыми бастионами и рядом косых бойниц, с наглухо закрытыми воротами. В здании казармы могло разместиться, на взгляд Кощиенко, до сотни человек. Но в действительности гарнизон заставы составляло всего тридцать шесть человек, включая пятеро нестроевых — телеграфиста, фельдшера, повара и его помощника, а еще и истопника из местных. Эти пограничники отвечали за десять верст пути, разбитых на два пятиверстных участка, за
