обречены ее повторять». Вот поэтому мы и должны очистить историю от ложных и ошибочных взглядов.
— И все-таки странно: тратить все свое время на книги, которые, возможно, так никто и не прочтет.
Он задумался, словно придавленный амбициозностью планов протектора.
— Это правда. Колоссальная задача. Протектор не успокоится, пока мы не исправим все книги по истории в библиотеках и других общественных местах Европы. Он считает это идеологической битвой. Если мы сможем контролировать знания людей по части истории, мы будем контролировать их память. Пожилая пара, сидящая по соседству, при упоминании протектора навострила уши и начала поглядывать в их сторону. Роза задумалась, как они с Оливером выглядят со стороны. Как коллеги по работе? Или, боже упаси, как любовники, выпивающие перед сном? В любом случае Эллиса это, видимо, не волновало. На службе он всегда держался несколько холодновато, но сейчас оживился и излучал почти физическое воодушевление. В глубине его глаз мерцали отраженные язычки пламени.
— Потрясающе, правда?! Если вдуматься. История идет неуверенным шагом. Куда она повернет, зависит от сущих пустяков. Представь себе, если бы все сложилось иначе, то на следующей неделе короновали бы другого монарха. Нами могла бы править королева Елизавета, а не королева Уоллис.
— Мне не очень хочется размышлять о гипотетических перспективах.
— Почему? Гел и не запрещается думать, не так ли? Даже рекомендуется. Разве в Школе верности и красоты гели не изучают философию и логику?
Школу верности и красоты тоже завезли в Англию с континента. В нее принимали только молодых женщин из высшего общества, будущих невест офицеров СС. В Англии открыли всего три филиала — в Найтсбридже, в Челси и в Суссексе, — где девушки жили и изучали кулинарию, музыку, ткачество, живопись, классическую философию и искусство ведения изящного диалога. Все, что требуется для того, чтобы вылепить достойных подруг жизни для сливок немецкого офицерства.
К счастью, престарелая чета в конце концов начала суетливо собираться на выход, забывая то очки, то путеводитель, то попросить у портье разбудить их рано утром. Когда Роза и Оливер наконец остались одни, она самокритично покачала головой:
— Откровенно говоря, Оливер, если бы я училась в такой школе, то, наверное, научилась бы сдержанности, но мне, увы, не довелось.
Оливер оставался невозмутим. Он вытянул ноги, закинул руки за голову и задумчиво посмотрел на нее.
— Ты знаешь, что произошло с Гели? С первой, настоящей?
— Кто ж этого не знает: она трагически умерла в молодости. Учат в школе.
— Ангелика Раубаль. Племянница Вождя. Она покончила с собой. Выстрелила себе в сердце в квартире Вождя в сентябре тридцать первого года из его собственного вальтера. Ей было всего двадцать три. Она приехала в Мюнхен изучать медицину и поселилась у своего дядюшки, что, должно быть, в тот момент казалось вполне естественным, но на этом естественное заканчивается. Предполагалось, что он будет за ней присматривать, но фактически он следил за каждым ее шагом и дико ревновал. Не позволял ей встречаться с молодыми людьми, а если она говорила с посторонними мужчинами, приходил в ярость. В конце концов она придумала план бегства — уехать в Вену и учиться на оперную певицу, — но Вождь и слышать ничего не желал. Он хотел, чтобы она всегда была рядом. И эта девушка, предмет его страстной любви, между прочим, дочь его брата.
В баре было тепло, но у Розы пробежал мороз по коже. Она никогда не слышала эту скандальную историю. Для нее, как и для каждой женщины протектората, Гели олицетворяла апогей женственности. Мирская святая, чистая и безупречная, предмет поклонения и подражания. Историю ее короткой жизни рассказывали детям начиная с пяти лет: как она росла в Линце, родном городе Вождя, образцовый ребенок, затем верная ученица дядюшки. Фотографии ее круглого, немного пухлого личика с короткими непокорными темными волосами и широкой улыбкой смотрели из окон универсальных магазинов, висели в школьных классах и в церквях, заменив изображения Девы Марии. Портреты Гели часто соседствовали с портретом Вождя: идеалы мужчины и женщины.
Розе вспомнился момент, когда они с Хеленой, взявшись за руки, позировали фотографу под статуей Гели в день классификации, стараясь принять подобающий серьезный вид на фоне величественной бронзовой фигуры. Невозможно поверить, что эта же самая девушка застрелилась в двадцать три года из-за психологического кризиса, вызванного кровосмесительными наклонностями ее дядюшки. Это измена.
— После ее самоубийства у Вождя произошел срыв. Его сподвижники боялись, что он навсегда уйдет из политики. Он несколько месяцев находился в депрессии и гневе. Еще немного, и бросил бы карьеру. Говорят, племянница была единственной женщиной, которую он по-настоящему любил. — Оливер не отводил от Розы взгляда. — Печально, правда?
— Не знаю.
— В том смысле, что ты не знаешь, печальна ли смерть Гели Раубаль?
— В том смысле, что я не знаю: правду ты говоришь или нет.
— Правду, и мне неприятно об этом думать.
— Разум должен знать свои границы, — пробормотала Роза.
Этот девиз вдалбливали в школе. Не выходите за пределы своих берегов. Не размышляйте о том, чего не знаете. Если кто-то воображает, что понимает, как думают другие, это называется «ложное присвоение чужой культуры».
— Конечно. Британцы же гордятся жизнью на острове, разве нет? «Самоцвет в серебряной оправе моря», так, что ли, писал Шекспир? Дает чувство безопасности.
Зачем он говорит все это? Скорее всего, чтобы испытать ее, но все равно, слишком рискованно. Бар казался пустым, но периодически появлялись официанты, то убирая что-то со столиков, то протирая стаканы. Мимо по коридору проходили греты со швабрами и стопками постельного белья. В Союзе не существовало общественных мест, защищенных от пристальных глаз и чутких ушей. Если Оливер пытался склонить ее к предательству или крамоле, ему придется приложить больше усилий.
Но он, видимо, решил сменить тему и улыбнулся:
— И какое у тебя впечатление от фрид?
— Они… вели себя дружелюбно. Вежливые. Умные. Но их дома…
— Да, что же собой представляет вдовий квартал? Никогда не бывал в этих местах.
— Ты бы не поверил своим глазам… — У нее перед глазами снова встало все увиденное днем. Роза потянулась к стакану с виски, но рука предательски задрожала, и она опустила ее.
— Другой мир. Прямо у нас под носом, но мы его не видим. Фриды живут в совершенной нищете. Они как-то перебиваются, но у них почти ничего нет. Даже электричества. Скудные пожитки. Даже не представляла, что подобное существует.
Он немного помолчал, продолжая пристально смотреть на нее, и вдруг спросил:
— Что тебе снится по ночам?
— Мне? Никогда не помню своих снов. А тебе?
