снимать твою жизнь.
— Мою жизнь? — напрягся он. — Это зачем?
— Ну, просто, чтобы зритель узнал тебя. Полюбил.
— Полюбил? — Его глаза вспыхнули, как дерево после удара молнии.
Про Таню вспомнил.
— Ну да, они же переживать будут. Ты ведь хочешь увидеть Таню?
— Таню хочу, — и замолчал. Потом подумал и добавил: — Это, увидеть.
— Ну, и вот прекрасно. Все и будут переживать, увидишь ты ее или нет.
— Это, увижу. В Саратов поеду.
— Конечно, поедешь. И мы с тобой.
— В Саратов поеду. В Саратов поеду. В Саратов поеду. — Заело пластинку у Олега.
Один на один с ним как-то жутковато. Такая сильная любовь, но как-то даже жалко Таню. Как щенок, еще задушит от нежности и ласки.
Я быстро свернул разговор. Мы договорились, что встретимся у него на работе, а работал он кондуктором. Как раз снимем конец его смены, а после в тир. Он, оказывается, очень круто и метко стрелял, настоящий Джеймс Бонд, а дальше уже как пойдет.
И я пошел. Домой. По дороге меня снова стало мутить и колбасить. В итоге я понял, что не дотяну, и пришлось свернуть к родителям. Как-то нерадостно идти к родителям, да еще в таком состоянии, но в жизни вообще много нерадостных вещей происходит. Меня же угораздило связаться с Новиковым.
Мама будто знала, что я приду. Тут же на плите оказался борщ. Может, они его просто всегда едят, не знаю. Стол незаметно накрылся скатертью, так же незаметно на нем приземлились тарелки, вилки, овощной салат, второй салат — крабовый, нарезка колбасы с сыром, грибочки соленые, сметана, хлеб, пирог. Так же быстро и непонятно каким образом мы с отцом оказались сидящими друг напротив друга за этим столом и наворачивающими эти самые салаты и запивающие их апельсиновым соком.
Отец долго смотрел на меня, пока мама гремела посудой на кухне, затем разломил кусок хлеба пополам и произнес:
— Кино снимаешь?
— Да, — с набитым ртом ответил я.
— Не позорился бы.
Ну это старая песня. Просто что бы я ни делал, у него на все звучит одна эта самая фраза.
— А что здесь позорного?
— Ютубы какие-то. Драки. Стыдоба.
Отец всю жизнь проработал на стройке, поэтому для него в принципе все, что не связано с физическим трудом, — это стыдоба и дуракаваляние.
— Ладно, не буду. — Универсальный ответ для погашения любого конфликта.
Сработало и на этот раз, отец переключился на крабовый салат и замолчал. Но тишина длилась недолго.
— А вот и мы! — весело объявила мама, появившись с тарелкой дымящегося супа. — Говорю ж, изголодал совсем с «Макдональдсом» этим вашим. Ты знаешь, что туда красители добавляют?
— Я не ем в «Макдональдсе».
— Ну, конечно. Вообще ничего не ешь, худой, как глиста.
— Я щас уйду.
Кстати, не знаю почему, но мамина еда тоже вернула меня к жизни. Даже получше кофе.
— Ешь давай. Сметанкой заправляй. Уйдет он. Раз в полгода появляешься.
— Да чтоб не позориться, — вставил папа.
— Ты-то уж молчи, — махнула полотенцем в его сторону мама. — Каждый день по телевизору показывают, сам мэр руки жмет, а он заладил свое «позориться».
Папа недовольно закатил глаза, но не ответил.
— Кушай, кушай, сынок. Соскучилась так.
— Супу дай, — обиженно потребовал папа.
Неужели я тоже когда-то буду таким же? Ах, да... Конец света. Не буду. Какое счастье.
Мама вернулась на кухню.
— Я тебе пельмешек с собой положу. — Снова появилась с тарелкой в руках мама. — Сварить-то сможешь?
— Смогу. Я же не совсем криворукий.
Отец кашлянул. Он сомневался.
— Ну, рассказывай, — пытала меня мама, нарезая пирог.
— Да что рассказывать? Все хорошо у меня.
— Про мэра. Как он, чего? Что говорил? Не сказал, когда пенсии прибавят?
— А он тут при чем?
— Ну, может, он знает.
— Не знает. Нормальный. Веселый мужик.
— Конечно, чего ж ему грустить? У него-то все хорошо.
— Сама за него голосовала.
— А за кого было голосовать. Я думала, этот хоть нормальный. А денег вам не дал?
— Нет.
— Конечно, откуда у них? Остановку вон и ту отремонтировать не могут. Полгода, раскуроченная, стоит. Салатик накладывай.
— Я ел уже.
— А ты еще ешь, отъедайся.
Так и вижу, как конец света мама идет встречать с тарелкой дымящихся пельменей.
— Да нормальный мэр. У других, что ли, лучше?
— Какие у других, мне неинтересно. Мне надо, чтобы у нас лучше всех был.
— Лучший бы у нас не задержался.
— Тебе лишь бы поспорить.
— А тебе?
— Ну тебя. Ешь пирог-то. С вишней. Как ты любишь.
В ее представлении я все люблю, особенно домашнее.
— Когда невесту приведешь?
— Да кто за него пойдет? — скривился отец.
— Теперь-то уж любая. Только ты, сынок, не бери любую, выбирай получше. Чтобы самая лучшая была.
Отец только хмыкнул.
— Угу, — ответил я и подумал о Валентине. Вряд ли в мамином представлении лучшая относится к девушке с орнитофобией.
— Но и слишком долго не выбирай. А мы с папой еще и внуков понянчить хотим.
Папа молчал. Ему бы полежать, пивка попить с рыбкой возле ящика да «диалоги о рыбалке посмотреть», это да. А внуки эти ему никуда не стучали.
— Понянчаете.
— Или есть уже кто на примете?
— Мам, ну какая разница?
— Как какая? Как какая? Мы же волнуемся за тебя. Ты вон такой непутевый. Ничего сам не можешь.
— Лодырь, — вставил папа.
— Ну уж не лодырь. Но не самостоятельный. Рассеянный.
Вот и снова можно ложиться и помирать. Все я не так делаю, ничего не умею. Лодырь и неудачник.
— Как же я у вас таким получился?
— Не знаю, мы с папой не были такими. Потом будет меня невестка корить: что же он у вас такой несамостоятельный?
— Не будет.
Все, надо валить. Приперся на свою голову.
— Мам, я пойду.
— Уже?
— У меня дела еще.
— Дела у него. Деловой, — комментировал отец.
— Съемки. Мы же кино снимаем.
— Ах, да. Вы же кино снимаете. Не мог подвинуть свои съемки. Раз в полгода тебя видим.
Отец бы и раз в год видел или еще
