Бей его! Заходи. Штыком его! Убег, проклятый! А ты, борода, покажи мандат, какой ты есть человек.
— А ты знаешь, Хлобуев, — засипел, зеленея, Щукин, — допьешься ты до чертей. Ты погляди мне в лицо...
— Нечего мне в лицо глядеть. Достаточно мне твое лицо известно. Показывай удостоверение.
— Отлезь от меня, фиолетовый черт.
— А-а. Отлезь? Ладно. Бикин, бери его. Пущай покажет основание, по которому находится на путях.
— Кара-ул!!
— Поори, поори...
— Кара!..
— Покричи мне...
— Кр... кр...
— Покаркай.
Вторым засыпался член коллегии защитников Ламца-Дрицер, вернувшийся в дачном поезде из подмосковной станции Гнилые Корешки и избравший кратчайший путь через линию.
— Это вопиющее нарушение! — кричал заступник, конвоируемый Антиповым воинством, — я подам заявление в малый Совнарком, а если не поможет, то в большой!
— Хучь в громадный, — пыхтели храбрецы, — Совнарком разбойникам не потатчик.
— Я разбойник?! — вспыхивал и угасал Дрицер, как свеча.
— Ладно, бывают алистократы с портфелями карманы вырезают...
...Третьей — теща начальника станции с лукошком.
— Отцы родные! Сыночки! Куда ж вы меня тащите?!
...И четвертой — целая артель временных рабочих полностью. С лопатами, с кирками и твердыми краюхами черного хлеба. Артельный староста, похожий на патриарха, стоял на коленях, ослепленный блеском оружия Антиповой гвардии, и бормотал:
— Берите, братцы, все. Лопаты и рубашки. Скидайте штаны, только отпустите христианские душеньки на покаяние.
Неизвестно, чем бы кончились Антиповы подвиги, если бы всевидящее начальство не прислало ему телеграмму:
«Антипу.
Антип! Ты поставлен, чтобы злоумышленников ловить, но ежели их нету, благодари судьбу и сам их не выдумывай!
Наш идеал именно в том и заключается, чтобы злоумышленников не было. Стыдись, Антип! Любящее тебя начальство».
Получил Антип телеграмму, заплакал и подвиги прекратил. Отчего и наступила на белорусской территории тишь и гладь.
М. Б.
«Гудок». 18 июня 1924 г.
Приключение покойника
— Кашляните, — сказал врач 6-го участка М.-К.-В. ж. д.
Больной исполнил эту нехитрую просьбу.
— Не в глаза, дядя! Вы мне все глаза заплевали. Дыхайте.
Больной задышал, и доктору показалось, что в амбулатории заиграл граммофон.
— Ого! — воскликнул доктор. — Здорово! Температура как?
— Градусов семьдесят, — ответил больной, кашляя доктору на халат.
— Ну, семьдесят не бывает, — задумался доктор, — вот что, друг, у вас ничего особенного — скоротечная чахотка.
— Ишь как! Стало быть, помру?
— Все помрем, — уклончиво отозвался медик. — Вот что, ангелок, напишу я вам записочку, и поедете в Москву на специальный рентгеновский снимок.
— Помогает?
— Как сказать, — отозвался служитель медицины, — некоторым очень. Да со снимком как-то приятнее.
— Это верно, — согласился больной, — помирать будешь, на снимок поглядишь — утешение! Вдова потом снимок повесит в гостиной, будет гостей занимать: «А вот, мол, снимок моего покойного железнодорожника, царство ему небесное». И гостям приятно.
— Вот и прекрасно, что вы присутствия духа не теряете. Берите записочку, топайте к начальнику Зерново-Кочубеевской топливной ветви. Он вам билетик выпишет до Москвы.
— Покорнейше благодарю.
Больной на прощанье наплевал полную плевательницу и затопал к начальнику. Но до начальника он не дотопал, потому что дорогу ему преградил секретарь.
— Вам чего?
— Скоротечная у меня.
— Тю! Чудак! Ты что ж думаешь, что у начальника санатория в кабинете? Ты, дорогуша, топай к доктору.
— Был. Вот и записка от доктора на билет.
— Билет тебе не полагается.
— А как же снимок? Ты, что ль, будешь делать?
— Я тебе не фотограф. Да ты не кашляй мне на бумаги...
— Без снимка, доктор говорит, непорядок.
— Ну так и быть, ползи к начальнику.
— Драсте... Кхе... кх! А кха, кха!
— Кашляй в кулак. Чего? Билет? Не полагается. Ты прослужил только два месяца. Потерпи еще месяц.
— Без снимка помру.
— Пойди на бульвар да снимись.
— Не такой снимок. Вот горе в чем.
— Пойди потолкуй с бухгалтером.
— Здрассте.
— Стань от меня подальше. Чего?
— Билет. За снимком.
— Голова с ухом! У меня касса, что ль? Сыпь к секретарю.
— Здра... Тьфу. Кха. Рррр!..
— Ты ж был у меня уже. Мало оплевал? Иди к начальнику.
— Здравия жела... Кха... хр...
— Да ты что, смеешься? Курьер, оботри мне штаны. Катись к доктору!
— Драсти... Не дают!
— Что ж я сделаю, голубчик? Идите к начальнику.
— Не пойду, помру... Урр...
— А я вам капель дам. На пол не падай. Санитар, подними его.
Через две недели
— С нами крестная сила! Ты ж помер?!
— То-то и оно.
— Так чего ты ко мне припер? Ты иди, царство тебе небесное, прямо на кладбище!
— Без снимка нельзя.
— Экая оказия! Стань подальше, а то дух от тебя тяжелый.
— Дух обыкновенный. Жарко, главное.
— Ты б пива выпил.
— Не подают покойникам.
— Ну, зайди к начальнику.
— Здрав...
— Курьеры! Спасите! Голубчики родненькие!!!
— Куда ты с гробом в кабинет лезешь, труп окаянный?!
— Говори, говори скорей! Только не гляди ты на меня, ради Христа.
— Билетик бы в Москву... за снимком...
— Выписать ему! Выписать! Мягкое в международном. Только чтоб убрался с глаз моих, а то у меня разрыв сердца будет.
— Как же писать?
— Пишите: от станции Зерново до Москвы скелету такому-то.
— А гроб как же?
— Гроб в багажный!
— Готово, получай.
— Покорнейше благодарим. Позвольте руку пожать.
— Нет уж, рукопожатия отменяются!
— Иди, голубчик, умоляю тебя, иди скорей! Курьер, проводи товарища покойника!
«Гудок». 27 июня 1924 г.
Банные дела
Кре-ди-тов нема!
На ст. Сагуны Ю.-В. ж. д. есть баня. Бедная! Одинокая! Ни одна живая немытая душа не заглядывает в нее.
Почему? — спросите ПЧ ст. Евстратовка, коему банный котел послан для ремонта еще в январе месяце. Он насупится и изречет:
— Кре-ди-тов нема!
А потом — скороговоркой шепотом:
— Управление задерживает!
И он прав. Нужно поторопить почтенное управление, чтобы оно разрешило, наконец, кредит на ремонт старого котла или же на покупку нового.
Рабкор 210.
Что происходит на ст. Андижан Ср.-Аз. ж. д.
Баня разваливается.
Рабочие чешутся, срывая с
