— Месье, — свистящим шепотом произнес кто-то в дверном проеме.
Бёртон остановился, пытаясь справиться с внезапным головокружением. Приглядевшись, он различил фигуру, съежившуюся в прямоугольнике среди густых теней.
— Месье! — повторился шепот.
— Доре? — тихо спросил Бёртон.
— Oui, Monsieu.[12]
Бёртон подошел к двери и спросил по-французски:
— Как вы меня узнали?
— Па! Неужели вы думаете, что можете обмануть глаз художника мазком театрального грима и париком? Я видел ваше фото в газете, месье Бёртон. Я не мог ошибиться: глубоко посаженные глаза, жесткий рот, выпирающие скулы. У вас чело бога и челюсть дьявола!
Бёртон фыркнул:
— Что вы здесь делаете, Доре? Ист-Энд — не место для француза.
— Я не просто француз, я художник.
— И обладаете железным здоровьем, если можете терпеть такую вонь.
— Я привык.
В почти непроглядной тьме — слабый свет лился только от трех красных пятен, проплывавших по реке: похоже, это светилось торговое судно или баржа, — Бёртон почти не видел француза. Тем не менее, у него возникло ощущение, будто его собеседник в лохмотьях, с длинной бородой и спутанными волосами.
— Вы выглядите, как старый бродяга.
— Ну да! И благодаря этому жив до сих пор! Они думают, что я нищий, не обращают на меня внимания, а я незаметно рисую их. Но вы, месье, что вы делаете в Котле? Неужели ищете вервольфов?
— Да. Мне поручили узнать, откуда они приходят и чем занимаются.
— Я не знаю, откуда они приходят, но чем занимаются, это очевидно — воруют трубочистов.
— Что?
— Mais je to jure que c’est vrai![13]Эти вервольфы… они совершенно необычные. Они забирают детей, причем только мальчиков и только маленьких трубочистов.
— На кой дьявол им понадобилось похищать маленьких трубочистов?
— Не знаю, месье. Вам нужно повидаться с Жуком.
— Кто это еще?
— Президент Лиги трубочистов.
— У них и лига есть?
— Oui, Monsieu. Лига есть, но там тоже не знают, где искать пропавших детей.
— Мой юный друг, Язва, наверняка узнает.
— Он трубочист?
— Нет, мальчишка-газетчик.
— А… да, он может знать. Эти дети, они — как бы сказать? — держатся все вместе, да? Я слышал, что слово, сказанное одному, тут же передается другому, потом по цепочке дальше и распространяется по всей империи даже быстрее, чем огонь по сухому лесу.
— Это верно. Что-нибудь еще, месье Доре? Может, вы знаете, откуда приходят вервольфы?
— Э, нет. Знаю только, что они охотятся тут уже месяца два, каждую ночь. А сейчас мне пора. Уже поздно, я устал.
— Спасибо вам за помощь, и, пожалуйста, будьте осторожны. Я понимаю, что искусство — ваша жизнь, но я бы не хотел услышать, что из-за него вы ее лишились.
— И не услышите. Я почти закончил. Рисунки, которые я сделал, месье Бёртон, меня прославят!
— Я буду внимательно следить за вашей работой, — заверил Бёртон и потом спросил: — Подскажите, как мне выбраться из Котла?
— Идите этой же дорогой вон туда. — Доре сделал в темноте неясное движение рукой. — До моста совсем недалеко.
— Благодарю вас. До свиданья, месье Доре. Берегите себя.
— Au revoir,[14]месье Бёртон.
Был уже шестой час утра, когда сэр Ричард Бёртон без сил рухнул на кровать и забылся тяжелым сном.
После разговора с художником он еще долго шел мимо Тауэра, преследуемый приглушенной туманом какофонией никогда не засыпающих лондонских доков, пока не достиг Лондонского моста. Потом двинулся на север, постепенно удаляясь от Темзы. Река отступила, темнота поредела, газовые лампы почти повсюду горели, и ориентироваться стало легче. Дотащившись до Ливерпуль-стрит, он махнул старомодному кэбу, запряженному лошадью.
Уже дома, убежденный, что малярия вот-вот опять набросится на него, он принял изрядную дозу хинина, разделся и смыл с лица грим заодно с сажей. Потом, счастливый, скользнул на хрустящую чистую простыню и провалился в забытье.
Ему снилась Изабель.
И снилась как-то странно. Он стоял на низком каменистом холме в окрестностях Дамаска, по склону прямо к нему поднималась черная лошадь, ее копыта гулко барабанили по земле. Лошадь приблизилась, и он увидел, что в седле сидит Изабель в арабской одежде, сидит по-мужски, а не боком. И вся излучает силу и счастье.
Животное замедлило шаг и попятилось, прежде чем остановиться, покрытые потом бока заблестели.
Изабель откинула вуаль.
— Быстрее, Дик, иначе опоздаешь, — сказала она своим глубоким контральто.
За спиной он услышал далекий шум, похожий на щелканье. Он хотел повернуться и посмотреть, но она заторопила:
— Нет! Давай скорее! Поехали!
Звук приблизился.
— Дик! Поехали!
Только теперь он заметил, что Изабель вела на поводу вторую лошадь. Она требовательно указала на нее.
Клак! Клак! Клак!
Что это? Бёртон начал поворачиваться.
— Нет, Дик! Не надо!
Клак! Клак! Клак!
Он изогнулся и посмотрел на холм за собой. С него, стремительно приближаясь, огромными прыжками соскакивала странная фигура.
Ходули громко ударяли о камень.
Изабель вскрикнула.
В тот же миг тварь на ходулях испустила торжествующий клич, и ее красные глаза вспыхнули.
Бёртон внезапно проснулся и уселся на кровати.
Клак! Клак! Клак!
Какое-то мгновение он ничего не понимал и только потом сообразил: кто-то стучит в дверь дома внизу. С трудом вырвав себя из теплых объятий постели, он взглянул на карманные часы, лежавшие на столе. Было ровно семь. Он проспал меньше двух часов.
Набросив на себя длинную свободную джуббу, которую носил во время паломничества в Мекку и которая сейчас служила ему ночной рубашкой, он направился вниз по лестнице.
Миссис Энджелл уже стояла у входа, и, спускаясь, Бёртон услышал ее негодующий голос:
— Вы из полиции? Хотите его арестовать? Нет? Тогда можете прийти попозже!
