куда он добирается.
– Пойми, брат, – говорит чёрный костюм. – У нас вариантов нет. Написано: создают явный объект желания. Я не понимаю, что это значит, но, если мы его не создадим, нас уволят и социальный рейтинг понизят до базовой линии. А в лесу мы не выживем. Помоги. Бюджет есть, деньги не проблема.
– В следующей жизни хочу быть креативщицей из штаб-квартиры, – тихо произносит тёмно-серый костюм.
– Объект желания, – повторяет Славик. – Ладно, хорошо.
51. Чёрная. Всё у тебя в голове
Выходного пособия мне хватило, чтобы снять однушку возле рынка, даже меньше предыдущей, метров пятнадцать. Без люстры, конечно, и диван-раскладушка вместо кровати. От дивана по утрам болела спина, как будто почки мне отбили. Всё, что осталось, ушло на новый ноут и пять ящиков вина. Домик у моря я бы не потянула, даже первый взнос, так что не стала и смотреть, бесполезно.
Я надеялась, без меня и дружка моего у них всё развалится. Officière поиграет в яйцо, ей надоест, и она отдаст его военным, пусть залупляют самость солдат предполагаемого противника.
Три месяца не выходила из квартиры дальше мусоропровода и открыть курьеру.
Потом вино закончилось, и я вышла.
Над дорогой у въезда во двор, где все сбавляют скорость, повесили билборд с экраном. Огромный, двенадцать на четыре, несколько кроватей. Был вечер, стемнело, и билборд освещал дорожку до подъезда. Я ещё подумала, хорошо, у меня окна на другую сторону, спать же невозможно, ярко. Потом на экране запустили ролик.
Сначала показали комнату, серые стены и серый потолок, бетонная коробка, как в новостройке без ремонта. Посередине сидел человек без лица, в белом шлеме-яйце на голове. Три секунды спустя из белого яйца на голове человека, взламывая скорлупу, вырос белый нарцисс. Он распустился и эффектно взорвался на весь экран яркими картинками. Мчащийся вдоль морской набережной кабриолет, закат с крыши небоскрёба, рассвет над океаном, снег на горном склоне, бриллианты, бокалы, идеальные тела, как из библиотеки Morgenshtern, даже еда на тарелке, кажется, стейк с кровью и овощным гарниром.
Витрина вселенского супермаркета.
Картинки безостановочно и плавно перетекали одна в другую, одна становилась чёткой на секунду, потом снова мутнела, и через неё проявлялась следующая.
Затем экран билборда потемнел, по нему прошла радужная рябь, как в сломанном сканере, а посередине всплыл логотип и слоган.
Ovum. Всё у тебя в голове.
И по новой. Бетонные стены, серый потолок, человек в белом шлеме-яйце. Прорастающий сквозь яйцо нарцисс. Яркие картинки. Ovum.
Я пошла в темноту за билбордом, вдоль улицы, мимо трамвайной остановки, в сторону рынка. Яйцо было везде. На плакатах, перетяжках, бортах автобусов, на крышах такси, если не видео, то принт, поделённое на две части пространство, слева серый бетон, справа вселенский супермаркет, посередине человек в белом шлеме-яйце, под ним слоган, логотип.
Через полчаса я сидела на рынке у стойки вьетнамского кафе, выбирала палочками из миски куски варёной говядины. Над чаном с бульоном для фо-бо висела плазма, показывали новости, я не прислушивалась, к тому же из чана шёл пар, и всё было как в тумане. Я думала, что мне лучше сделать, выпить прямо сейчас пива или взять вина домой?
Ещё я думала, вот раньше у меня была работа, писать скрипты для идеальных созданий, Morgenshtern’a. Оформлять в истории массивы записанных эмоций и образов, для прямой передачи в мозг. Делать порно, если по-старому. Я решала, как там всё у них будет, у сотен тысяч незнакомых мне людей. На каком диване и с кем, сколько раз за сеанс они кончат. Я повелевала пещеристыми телами, бартолиновыми железами, сжимала эрекционное нейрокольцо на тысячах чужих членов, стимулировала нейровуманайзером тысячи чужих клиторов. Решала, какие эмоции транслировать в тысячи чужих мозгов.
Потом появилось яйцо. Ovum.
Сомневаюсь, что мой дружок намеревался облегчить жизнь базовым и убрать с рынка живое, это всё случайно получилось, побочные эффекты. Он хотел чего-то другого. Мы все хотели чего-то другого. Я хотела чего-то другого. По ночам в заброшенной психушке я искала внутри пластикового яйца и внутри своей головы важное, истинное, то, что давно потеряла и уже забыла где. И у меня получилось. У нас получилось, с мальчиком моим. Я не сомневалась почти, он ушёл вместе со мной и где-то до сих пор существует, живёт там, в своей дорогой нейросети, хотя хватило бы простой китайской, как для убера.
А оказалось, это нужно было, чтобы продать побольше стейков с кровью и овощным гарниром. Наверняка и домик у моря там бы нашёлся, и интегрированный в окружающий пейзаж сайт агентства недвижимости с переходом на прайс-лист в правом меню. Идеальное попадание. Прямиком в душу, если по-старому.
Когда новости закончились, парень в кожаном фартуке и бейсболке со звездой щёлкнул пультом, и на экране начался стрим. Я сразу поняла, по слегка размытому фону и мягкому свету по краям, это стрим из яйца. Они теперь стримили из яиц. Прямиком оттуда.
Пятеро вьетнамцев в защитного цвета робах и чёрных фартуках поверх роб смотрели чью-то версию Бога.
Я тоже смотрела, сквозь пар из чана с бульоном.
Стрим был красивый. Стример видел город, как во сне, а может, он и в самом деле спал в шлеме, дома, высокие, но пустые, необитаемые и вроде бы даже не построенные, а выросшие сами по себе, как бетонные грибы. Целые улицы таких домов, проспекты. Над проспектами в коричневато-сером воздухе плыл спортивный автомобиль. Он и с первого взгляда выглядел дорого, а потом фокус навёлся на шильдик на капоте, чёрный треугольный щит и золотой бык на фоне. Я подумала, ага, понятно, научились интегрировать. Покрытие машины напоминало металлическую чешую, переливалось в лучах солнца и двух гигантских лун, блики хаотично возникали и гасли, складывались в символы и логотипы и тут же рассыпались оранжевыми, жёлтыми и пурпуровыми блёстками. Я разобрала лого Росгаза и объединённых нефтяных брендов Ближнего Востока. В машине за рулём сидел человек с размытым лицом. Наложили блюр для защиты персональных данных. Наверняка кто-нибудь из топ-менеджмента, персональная интеграция, онейрический опцион.
Я попросила пиво.
52. Славик. Конечная
Десять одинаково одетых корейцев приезжают в «тридцатку» на минивэне, как у Дианы, только без джипов с пулемётом. На борту минивэна чёрным матовым по чёрному лаку нанесён логотип – такой же отштампован на каждом третьем электрочайнике на планете.
Корейцев ведут в отремонтированный административный корпус, в бывший кабинет главврача. Они садятся шеренгой клонов по одну сторону офисного стола напротив Славика, он смотрит в их чёрные галстуки и белые рубашки, тасует, как колоду карт, десять бесполезных одинаковых визиток. Корейцам не нужна интеграция, они хотят купить технологию целиком, их цель – доминирование в регионе. Славик слушает, вспоминает завёрнутого в белую тряпку сомалийца за рулём тук-тука, мешок с катом у него в ногах, запах тлеющей свалки – пластик вперемешку с костями и дохлыми крысами.
Спинка чёрного кресла установлена под девяносто градусов к полу и поднимается над головой Славика, как трон. У Славика затекают бёдра, поясница и шея, сейчас бы спинку откинуть немного, но пульт розовая забрала с собой и уехала, свалила переговоры на него.
Встреча продолжается пять часов. Три раза корейцы одновременно встают и отправляются шеренгой в больничный коридор – посовещаться, хотя могли бы просто перейти на корейский, Славик всё равно бы ничего не понял, а микрофоны прослушки установлены везде, в коридоре тоже – специально для таких случаев.
Домой Славик попадает глубоко за полночь.
Его квартира на последнем этаже кирпичной «сталинки» с видом на реку и парк на том берегу забита колониальным барахлом: креслами из кожи буйвола, потёртыми иранскими коврами и грубо вырезанными из серого дерева африканскими масками с клочьями жёлтого мочала на месте бород и волос, зубами из гвоздей и стальных костылей. Колдуны в трущобах Киншасы надевают маски во время обрядов, чтобы дух входил через них в человека. Маски можно купить на любом рынке, во время военного переворота их обменивают на мешок муки.
Дома
