Она машинально кивнула, сделала шаг – и встрепенулась.
– Но я не могу! Скоро придет профессор Фаулер.
При этом имени ее бледные щеки окрасились легким румянцем.
– Дорогая, не думаю, что это разумно. Так скоро после разрыва помолвки с мистером Хьюзом…
Роуз вздрогнула. Мы обе знали, что не было никакой помолвки.
Я добавила ей на ухо:
– Не надо давать повода для сплетен.
Она стиснула пальцы.
– Я не делала ничего плохого!
Я вздохнула. Какое же она еще наивное дитя.
– Дорогая, пусть страсти поулягутся. Повремени немного. Напиши ему и попроси отложить прогулку, хорошо?
– А вдруг он больше меня не пригласит?
– Если чувства профессора искренни, то он непременно дождется.
Роуз непокорно вздернула голову. На ее милом личике отразилось прямо-таки ослиное упрямство.
– Я буду делать, что хочу! И пусть хоть мозоли на языках натрут.
Только этого не хватало.
– Дорогая, не стоит ссориться с соседями…
Ее голубые глаза сверкнули.
– Они не всегда будут моими соседями. О, тетя, как же мне хочется отсюда уехать!
Роуз еще предстояло уяснить, что люди везде одинаковы. Даже в пустыне от них не скрыться – там непременно окажутся какие-нибудь бедуины или археологи. Так что нет никакого смысла убегать.
– Дорогая, не ты ли совсем недавно живописала мне прелести Дорсвуда? И потом, тебе некуда ехать.
– Зато профессор Фаулер много путешествует! Я могла бы отправиться с ним.
«В качестве кого?» – едва не спросила я, но вовремя прикусила язык. Надеюсь, после истории с Родериком Хьюзом Роуз будет осторожнее. Однако ее решимость меня испугала. Сгоряча Роуз может натворить глупостей, о которых будет потом жалеть.
На все попытки ее вразумить – о, очень мягкие! – она только непреклонно сжимала губы. Не вовремя же ей вздумалось проявить характер! Пришлось отступить. Роуз отправилась навещать леди Присциллу, а я в задумчивости вышла в сад.
Джоунс, не зная о моих планах приставить к нему помощника (и будущего преемника, но об этом умолчим), стриг газон, напевая что-то легкомысленное о милой Энн и дюжине поцелуев на завтрак. В его-то почтенном возрасте!
При виде меня он приосанился и отрапортовал:
– Деревья побрызгал, тюльпаны выкопал, с газоном до вечера управлюсь.
Сразу бы так.
– Превосходно, – одобрила я, сорвала веточку бархатцев и понюхала.
Оранжевые головки цветов пахли остро, пряно. Солнце светило в глаза. И я вдруг совершенно успокоилась. Если Роуз не желает слушать доводов рассудка, то… остается апеллировать к чувствам!
К ленчу я спустилась, как говаривала няня, краше в гроб кладут. Лицо бледное в синеву, движения нетвердые, под глазами чернота. Частое поверхностное дыхание вырывалось из пересохших губ.
Этот прием я позаимствовала у тетушки Пруденс, которая таким нехитрым способом долгие годы тиранила свою дочь. Правда, тетушка Пруденс еще широко использовала слезы и упреки, но я, смею надеяться, умнее.
– Приятного аппетита, – тихим голосом пожелала я и налила себе чаю, изрядно пролив его на скатерть. Слишком дрожали руки.
Не заметить пугающих симптомов медсестра, пусть даже неопытная, не могла.
– Тетя, что с тобой?! – Роуз вскочила и бросилась ко мне.
– Ничего страшного, – слабо улыбнулась я, потирая грудь. – Немного полежу, все пройдет.
– Почему ты не сказала, что больна? – наседала Роуз, лихорадочно пытаясь нащупать пульс.
От волнения это получалось не очень-то ловко. Роуз полуприкрыла глаза и считала шепотом:
– Восемьдесят три… восемьдесят четыре…
– Ерунда, – отмахнулась я, но пошатнулась, так что пришлось ухватиться за стол.
– Какая же это ерунда, если у тебя пульс… сто сорок восемь! Тетя Мэри, тебе нужно сейчас же лечь в постель! Я позвоню доктору Пэйну, а потом приду к тебе.
– Дорогая, перестань суетиться, – попросила я слабым голосом, с трудом поднимаясь на ноги. Роуз бросилась меня поддержать. – Я сама дойду, не беспокойся.
Роуз крепко обхватила меня за талию и перекинула мою руку себе через плечо.
– А вдруг ты упадешь на лестнице? Я помогу, и не спорь!
– Тебе пора собираться, скоро приедет профессор.
Роуз прикусила губу и мотнула головой.
– Профессор примет мои извинения. Я не могу тебя оставить.
Конечно, не можешь, дорогая. На то и расчет…
Доктор примчался через полчаса. Влетел в мою спальню и наткнулся на взгляд Роуз, как мотылек на булавку. Она встала ему навстречу.
Я наблюдала за ними из-под полуопущенных век. Как он смотрит на нее, как нежно берет ее руки в свои… Влюблен! Влюблен и не способен этого скрыть. А Роуз, глупышка, ничего не замечает. Зато смотрит на него открыто и доверчиво, а это уже кое-что.
Пришлось откашляться, иначе доктор о больной и не вспомнил бы.
– Что случилось? – поинтересовался он, закрывая за собой дверь.
Роуз почти не дрожащим голосом озвучила симптомы.
– Я думаю, это от волнения, – закончила она, стиснув руки.
– Возможно, – отозвался он, присаживаясь у моей постели. – Мисс Карпентер, вам лучше выйти.
Он что же, даже не осмеливается звать ее «Роуз»? До чего робки эти молодые влюбленные.
– Но это же моя тетя! – вскинула голову она.
– Вот именно. Поэтому вы воспринимаете все близко к сердцу. Прошу вас, подождите внизу.
Роуз прикусила губу и нехотя встала.
– Я буду в своей комнате, напротив, – пообещала она твердо. – Зовите, если потребуется.
Она вышла, и доктор Пэйн приступил к работе. По мере осмотра он хмурился все сильней. Наконец он убрал стетоскоп в чемоданчик и пристально посмотрел на меня. Его худое скуластое лицо покраснело от злости.
– Могу я узнать, зачем вы затеяли этот спектакль?
– Спектакль? – переспросила я слабым голосом.
Хотя, пожалуй, глупо было продолжать. Доктор Пэйн оказался слишком хорошим врачом.
Он переставил чемоданчик на пол и ответил сухо:
– У вас нет сердечного приступа. Зачем вы притворялись? Разве вы не понимаете, что заставили Роуз, – о, как нежно он произнес ее имя! – волноваться?
Я откинула одеяло и села прямо.
– Понимаю. Но у меня не было иного выхода.
– Мисс Райт… – начал доктор, морщась.
Я подняла руку, прося его погодить.
