делать, когда все спокойно и есть возможность трезво оценить ситуацию, а не на эмоциях.
— А не на эмоциях мы что-то так себе взаимодействуем.
— Ну вот и будем исправляться.
— Я изменилась, да? — Яра ежится.
Это очень страшный вопрос. В последнее время ее все никак не покидает ощущение, что старая кожа ей мала, что она выросла из нее, и из Грача, и из своей жизни. Наверное, в этом-то и проблема: ей просто хочется скинуть все это, как старое платье, пойти и купить новое. Можно, конечно, переставить пуговицы, но кто сейчас таким занимается?
— Я чувствую… — она мнется, пытаясь подобрать слова, но это нелегко. — Как будто бы все старые настройки слетели, и уже непонятно, где хорошо, где плохо, и можно ли вообще так делить. Я совсем запуталась, Гриш… Это пройдет?
Григорий невесело усмехается.
— Боюсь, здесь мне тебя особо обнадежить не чем. Мне шестьдесят один, а я так и не распутался. Но станет легче. Придут ответы, а на месте старых вопросов появятся новые… Процесс бесконечен, но к нему привыкаешь.
— Это не то, что я хотела услышать.
— А когда я говорил что-то только потому, что ты хочешь это услышать?
— Бывает…
И они смеются, оба прекрасно понимая, о чем идет речь.
Итак, они проорались и успокоились. Судя по всему, теперь можно нормально поговорить. Забавный эффект. А без вот таких прелюдий они еще нормально общаться смогут?
— Что за хрень с нами творится, Гриш? — спрашивает Яра.
— Не знаю, — отвечает Грач. — Кризис какой-нибудь, справимся.
Он отпускает ее, отключает аварийные огни и снова выруливает на дорогу.
И в дороге Яра все еще не уверена, что поступает правильно, позволяя себе спокойно беседовать с ним и возвращаясь домой.
Но она входит в их квартиру, и в ней тепло и уютно. И все родное и знакомое. Грач наливает ей полную ванну горячей воды и заставляет пробыть в ней как минимум полчаса, периодически подливая кипятка. Поит ее крепким чаем. Сидит рядом на принесенной из кухни табуретке и караулит, словно она маленькая. А потом вытаскивает из воды, вытирает насухо, гонит в спальню, где вручает ей пижаму и носки и помогает застегнуть пуговицы на рубашке. И сделав это, укладывает в кровать, заворачивает в одеяло, выключает свет и ложится рядом, не касаясь ее. Лицом к лицу на расстоянии в десять сантиметров. Когда они в последний раз были настолько близки?
В комнате темно, в этой квартире у них отличные шторы в спальне, совсем не пропускают свет.
— Давно ты сделала обо мне выводы? — наконец спрашивает он.
Яре не хочется это обсуждать. Но она чувствует: надо. Пока еще этот вечер не закончен, пока дана индульгенция на все, что будет сказано, можно рассказать все, как есть. Потом будет сложнее.
Она сглатывает и начинает:
— Полгода назад включила телевизор, а там шла передача про пары с большой разницей в возрасте. Всякие психологи давали комментарии. И, разумеется, показывали примеры неудачных отношений…
Она смотрела и думала: какая чушь, это все не про них, они-то друг друга любят… А потом…
— И ты все это переложила на нас?
Яра закрывает глаза.
— Там была пара… Девушка сказала, что муж у нее старше и мудрее и его надо во всем слушаться, и в этом залог их счастливого брака. А мужчина рассмеялся и ответил, что у его жены, конечно, бывают заскоки, но он уже привык не обращать внимания на детские капризы… И меня как током ударило. Что я не знаю что ли, что я один сплошной детский каприз?..
В тот момент она вдруг ясно увидела себя глазами Гриши. И это было ужасно.
— И что ты не пришла ко мне? Обсудили бы. Посмеялись над идиотом.
— А мы с тобой в последний год не сильно много разговариваем. А тогда я два дня вообще с тобой говорить не могла, только ты не заметил. А потом ничего, отпустило, но мысль эта все равно засела в голове, и на нее накрутилось всякое… В том числе то, зачем ты вообще полез в эти отношения.
Григорий молчит какое-то время, а потом темноту между ними наполняет его неуверенный голос.
— Яр, я… У тебя же все детство сплошь разбитые локти да коленки. Ты на велосипеде не могла два метра проехать, чтобы не упасть. Помнишь, как рухнула лицом на гравийную дорожку?
Яра морщится. Такое не забывается.
— Ну вот. А бежала ты со всем с этим ко мне, если я был в пределах досягаемости. А учитывая, что лето за летом ты проводила в Конторе… Яр, я просто привык тебя опекать.
— Ну так одно дело опекать, а другое: сделай как я сказал… — обиженно бурчит она.
— А так одно их другого вытекает. И очень сложно взять и поменять линию поведения.
— Но ты все время это делаешь, — вскрикивает Яра. — Давишь возрастом. Я умнее, я мудрее, я опытнее, я лучше знаю, слушай меня и делай, как я говорю…
— Я так не делаю.
— Делаешь. Но Гриш, я ж выросла, правда. Я сама хочу. Даже родители отпустили меня в свое время к тебе, а ты никак с меня поводок не снимешь.
— Правда делаю?
— Угу…
— Яр, я…
Яра слышит, как он глубоко вздыхает.
— Я тебе сейчас одну вещь скажу. Только ты постарайся понять правильно. Я ведь вижу, что ты превращаешься во взрослую женщину, и, наверное, боюсь этого, и подсознательно пытаюсь тормозить процесс.
— Боишься, что перестану слушаться?
— Боюсь, что ты уйдешь, Яр, — отвечает он, и в голосе и правда страх. Больше: мука. — Поймёшь, что переросла меня, и уйдешь.
Яра обдумывает сказанное. И в голову лезут слова, которые он тоже сказал ей сегодня.
— Ты сказал, что слишком много поставил на наши отношения. Ты поэтому не хочешь меня отпускать, потому что тогда получится, что все проиграл?
Грач отворачивается, откидывается на подушку. Яра делает так же. Над головой сереет квадрат потолка, а посередине черным размытым пятном — люстра.
— Наверное, поэтому в том числе. Но еще потому, что я не хочу потерять тебя. Вот тогда я точно все проиграю. Нам с тобой был дан шанс, Яр, а их, на самом деле, не так много бывает. Это только кажется, что за углом
