нее комп сломался.
– Это я знаю, – понизила голос Леночка-лаборанточка, – чего, вирус?
– Тссс! Смотри, проницательная какая!
– Да ты что, – Леночка сделала испуганные глаза, – думаешь, я кому скажу?
– Да нет, Лен, конечно не думаю. Так, где Тоня-то?
– Она в цеху с Постновым. Металл пришел, оформляют.
– Надо кладовщика брать, – посетовал я. – Взвалил Исаев на вас, девчонки, и то и это!
– Надо, – со вздохом согласилась Леночка.
Я решил в цех не ходить. Приемка металла – дело долгое, занялся Тонечкиными проблемами.
Минут через сорок Тонечка вернулась из цеха. Я уже колдовал над ее компьютером.
– Ты быстро, – обрадовалась она. – Я думала, что ты не раньше обеда придешь. А можно я посмотрю, что ты делаешь? Я не буду мешать, буду сидеть тихонько, как мышка.
– Серая? – спросил я.
– Нет, оранжевая, – лукаво ответила моя подруга.
– Как апельсины? – так же лукаво спросил я, снова посмотрев на то место, где у некоторых девушек еще сохранилась честь.
Тонечка показала язык.
Пока устанавливалась система, мы болтали.
– Тонечка, радость моя, а у Лешки с Леной как?
Тонечка ответила не сразу.
– Она не распространяется на эту тему, но, по-моему, у них все хорошо.
– Трахаются да?
– Да ну тебя, – сконфузилась она.
Из коридора донесся какой-то непонятный шум. Потом послышался возмущенный голос Леночки-лаборанточки.
Мы с Тонечкой выскочили наружу и увидели интересную картину. Из лаборатории выскочил Эдик. С головы его стекала какая-то жидкость, плечи были мокрые. Эдик тер глаза и ругался матом. Я все понял. Вероятно, он решил показать Леночке свою значимость и не только. Я вспомнил, как она в недавнее время обозвала меня козлом безрогим, и подумал, что мне тогда повезло.
Мы с Тонечкой прыснули со смеху.
– Интересно, чем это она его? – спросила Тонечка.
– Хорошо, если бы только водой! – еле сдерживая смех, предположил я. – Если реактив какой, скоро узнаем.
– Ты думаешь? – смеялась Тонечка.
– Да! Она может!
Я вспомнил, как жидкость из пробирки поедала Леночкины туфли.
– Тонечка, радость моя, скажи, пожалуйста, а ты случайно не знаешь, какой у Лены размер ноги?
– Что? – сразу посерьезнела моя прелестная собеседница. – Тебе зачем?
– Да подожди ты, – попытался я успокоить Тонечку, – дело в том, что она из-за меня туфли испортила. Ну, тогда, когда я… изделался виноватым.
– И чего, – немного раздраженно спросила Тонечка, – ты хочешь ей туфли подарить?
– Да надо бы купить. Мне до сих пор неловко перед ней.
– Не помню точно, – поняла меня Тонечка, – вроде говорили про это, по-моему, тридцать семь. И как ты себе это представляешь? Придешь такой весь исполненный заботой, и скажешь, мол, Леночка, радость моя, примерь вот! Пусть ей Алексей покупает.
– Точно! – обрадовался я подсказке. – Какая же ты у меня умница! Лешка и отдаст. Пусть скажет, что сам купил.
– Он не скажет, – уверенно бросила Тонечка. – Он все равно скажет, что это ты купил. Давай лучше торт купим! Киевский!
– Ага, – опять обрадовался я, – и шампанского!
– Шампанское я и сама люблю, – лукаво протянула моя подруга.
– Так в чем же дело? – Продолжал радоваться я. – Заметано!
Мы болтали о всяких пустяках. Потом пили чай с солеными сушками в Леночкиной лаборатории. Я называл этот чай химическим. Леночка, согласно своей профессии, заваривала его в треугольной колбе. Может быть от этого, а может быть просто из-за необычности такой заварки, чай всегда казался отменным.
– Чем ты его, – спросил я Леночку, имея в виду Эдика.
– А, – просто ответила она, – пероксид водорода… перекись.
– И какой же концентрации? – спросил я.
– Тридцати процентной.
– Ого! – восхитился я, и еще раз понял, что мне тогда действительно повезло. Зато я узнал, что у нашей «серой мышки» имеются очень даже остренькие коготочки.
Когда мы уходили от Леночки, я случайно бросил взгляд на стеклянный шкаф с реактивами. За прозрачной дверцей на уровне глаз стоял маленький смешной пластмассовый котенок. Я сразу узнал его. Это был Лешкин брелок от ключа зажигания.
«Действительно, у них все хорошо» – подумал я и понял, что для меня это оказалось очень важным.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Ко всему прочему оказалось, что Коля Окрошкин потихонечку (а может быть и не очень) прикладывается к бутылке. Этим ли объяснялась богатырская сила его сна, или же простая деревенская жизнь дала ему такое душевное спокойствие – не мне судить. Однако Коля Окрошкин оказался банальным алкоголиком. Совершенно неизобретательный Коля был гарантированно обречен на то, что рано или поздно, его «спалят» со всеми вытекающими последствиями. Та бесшабашность, та безалаберность, с которой он относился ко всему, ко всей своей жизни и не предполагала иного исхода.
Я ничего ему не говорил. Коля не мешал мне… нам с Тонечкой Воробьевой. Зачем же мне нужно было что-то менять?
Новички в охрану пока больше не приходили. Я не задавался целью понять причину. Может быть, Исаев передумал утверждать новые штатные единицы, а его начальные действия были вызваны душевным порывом? А может быть, новых людей не так просто было сразу найти?
Зато на втором этаже появился еще один новый сотрудник. Вернее сотрудница. И это вовсе не была замена Лилиане Владимировне.
В каждой организации должен быть бухгалтер. Был он и у нас. Только пришлый. Этот пришлый бухгалтер был многогранным и многосторонним. То есть, ездил от предприятия к предприятию и везде был бухгалтером. Его я видел пару-раз и про него не знал ничего – не интересовался, кроме пола. Бухгалтером была дородная дама с большой грудью и красивым низким голосом, с пышной прической и большими бусами из неосветленного янтаря.
Теперь у нас имелся свой бухгалтер, который никуда не уезжал. Нового бухгалтера звали Ольга. Я не могу вспомнить ни ее отчества, ни ее фамилии – Ольга и все тут, и это объяснимо.
Ольга сразу понравилась всем. Легкий в общении, вообще, очень компанейский человек, она как-то сразу стала для всех «своей». Она была в меру добра и в меру умна; в меру строга и в меру деловита. Но то, что она – специалист высокого класса, стало ясно с первых дней.
Ольга дружила со всеми, но со мной у нее сразу образовались какие-то особые общие интересы, в основном по работе. Наверное, ей неправильно меня охарактеризовали, (не знаю, кто и не знаю зачем), но она сразу, при первой нашей встрече, очень неназойливо дала понять, что она может быть хорошим другом – не более того, и именно на этом акцентировала мое внимание. Я, как можно более естественно, показал, что совершенно не понимаю – о чем это она. Мы улыбнулись друг другу. Мы поняли друг
