– А теперь скажешь, куда мы летим?
Хаджиев отстёгивается, встаёт и тут же идёт к бару.
– Увидишь.
Да что, так тяжело сказать? Если есть прослушки, то есть и датчики! Все равно узнают, куда мы летим, нет?
– Мы словно сбежавшие преступники, – говорю вместо своих возмущений.
– Может быть, – усмехается, хватает бутылку с полки. – Погони в ночи, подставные документы.
– Подставные документы?! – шепчу, охая.
– Да шучу я, – тихо смеётся, протягивая мне полный стакан сока. – Будешь?
– Нет, – отрицательно качаю головой. Не хочется мне постоянно бегать в туалет.
– Да и тебе не советую. Вдруг нападут. А ты в туалете.
Фантазия у меня богатая. Уже напридумывала в голове кучу всего.
– В воздухе? – выгибает бровь.
– Из кабины пилота могут выскочить, – тычу в дверь.
Ну и что тут смешного?
– Ты насмотрелась боевиков, – издевается надо мной насмешливым тоном.
– Может быть, – отворачиваюсь от него, скрещивая руки на груди. Смотрю в иллюминатор. – Хватит глумиться, я на нервах.
Поджимаю губы, замечая, как облака похожи на зефир.
– А тут есть, что покушать? – снова смотрю на Самира, забывая про обиду. К чёрту, я есть хочу.
– Ты ела недавно, – отзывается со скепсисом. Прищуривается, ставит стакан с соком на барную стойку.
– И что? Жалко что ли? – жмот. Но этого я не говорю.
– Нет, – встаёт и вальяжной походкой проходит мимо меня. – Сейчас гляну, что там есть в холодильнике.
– Зефир хочу, – говорю, чтобы больше внимания уделял его поискам. Раздаётся звук открытой дверцы холодильника. Это привлекает моё внимание, и я отрываюсь от иллюминатора и наблюдаю за тем, как мужчина наклоняется. – И рыбу красную.
Он неожиданно выпрямляется.
Не поворачивается. Застывает. И непонимающе говорит:
– По отдельности же? – судя по тону, даже морщится.
Хм, может сказать, что это нормально для беременных? Нет, пока нельзя. Вот когда приземлимся, точно скажу.
– Да, – проговариваю. А через несколько минут наблюдаю за тем, как сам Самир Хаджиев тащит мне на железном столике на колёсиках пачки с готовой едой. В основном, салаты.
– Красную рыбу выковыривай, – кивает на тарелки. – Зефира нет.
Не стану скрывать – взгрустнула. Но ем, что дают, за обе щёки. Даже язык какой-то пробую. Оказывается, вкусно.
Довольно всё отвожу на место и снова возвращаюсь в своё кресло. Камилла спит, мне скучно. Надо было называть мою дочь Соней. Даже поговорить не с кем.
– А нам долго лететь? – спрашиваю. – Или это тоже тайна?
– Нет, – отрицательно качает головой, листая газету. Стоп. Газету? А где телефон? Планшет? Хоть один гаджет! А мой где? Неосознанно тянусь к сумке. И нет его там.
Ага, значит, отрезанные от цивилизации. Нет, мы точно беглецы.
– Двенадцать часов.
Немало… И спать ещё, как назло, хочется. Зеваю.
– Иди спать, – слышится, как приказ. – Кровать там.
Показывает на дверь.
Киваю, встаю.
– Разбуди, если Камилла заплачет, – прошу его. Уже не вижу, соглашается или нет. Но иду спать в полной тишине. И почему-то не боюсь оставлять дочь наедине с Хаджиевым.
Глава 18
Зажмурившись от удовольствия, потягиваюсь на месте. Открываю с трудом глаза, смотрю на время и понимаю, что задремала буквально на час. Но чувствую себя так, словно проспала два дня. Вот что значит чувствовать себя в безопасности.
Свесив ноги на тёплый ковер, обуваюсь и иду обратно в салон самолёта. Спящая мать – горе в семье.
Приоткрываю дверь. Но не спешу идти дальше, улавливая возмущённый и недовольный голос Самира.
– Ты почему меня постоянно бьёшь? – злится. В ответ ему летит детский лепет. И звонкий шлепок.
Чуть выглядываю из-за двери, наблюдаю за тем, как Камилла, размахивая ручками, негодует и бьёт ладошками по щекам Самира. Машет ножками в воздухе, явно недовольная тем, что он сделал. А что именно?
Я выхожу из своего укрытия и тут же чувствую на себе взгляд мужчины.
Улыбка невольно касается моих губ. Когда снова вижу Камиллу на руках у её отца. Это греет мне сердце и заставляет внутри что-то петь от счастья. Да, я радуюсь, когда они взаимодействуют.
Малышка так долго росла без отца. Никто не трогал меня за живот, прикладывая к нему ладонь. Только я сама. У неё не было никого, кроме меня. А теперь он держит её на руках.
– Что вы тут делаете? – спрашиваю, не переставая чувствовать на себе пронизывающий до костей взгляд Хаджиева. Он перехватывает мою девочку, прислоняет её к себе спиной. Теперь малышка смотрит на меня и, округлив рот, просится ко мне на ручки. Отбираю её у Самира. А следующие слова непроизвольно слетают с губ:
– Правильно, у мамы на руках лучше, чем у папы.
Любовно обнимаю её и целую в висок, не задумываясь о том, что говорю.
А сейчас доходит. Током словно бьёт.
Отступать ведь уже некуда?...
– Ты чего такая буйная? Папа обидел?
Я говорю это только потому, чтобы узнать. Поверил ли он мне, смирился ли? Это тяжёлый человек, который никогда не признается в своих чувствах или неправоте. Поэтому приходится узнавать самой, как он к ней относится. И теперь поднимаю на него глаза. Хочу увидеть его реакцию, понять, что он чувствует.
Замечаю только холодный взгляд.
Он у него такой всегда. И я не могу понять его снова. Он всегда прячется за ним, как и за непроницаемым видом.
– Её никто не обижал, – зло чеканит. Разворачивается, причём так стремительно, зло. И снова порождает в моей голове уйму вопросов.
Уходит.
И вместо того, чтобы расстраиваться, я поднимаю малышку на руки, выставляю её перед собой.
– Я уже привыкла, что он такой, – говорю честно, улыбаясь. – Будем исправлять.
Есть у меня одна мыслишка. Нам ещё лететь и лететь. Поэтому… План кое-какой имеется. В стиле Хаджиева. Уж он-то точно должен сработать.
– Но, для начала, мне кое-кому нужно поменять подгузник, – смеюсь, хватаю детскую сумку и иду с малышкой в душ, который есть на борту самолёта.
***
Я играюсь и занимаюсь малышкой ещё несколько часов. Она начинает капризничать, когда устаёт. Первый перелёт для неё немного нервный. Как, собственно, и для меня. Хотя я стараюсь этого не показывать. Полностью уматываю свою малышку. Всё это время Хаджиева я не вижу. Он зашёл к нам только один раз и тут же вышел.
