Значит, он не любит её?
Спит с ней?
Нет, он ведь сказал, что для этого у него есть я.
Обидно.
Очень…
Я для него – не более, чем обычная любовница…
Интересно, как он отреагирует на мою беременность? Судя по его разговору в больнице, положительно. Наверное.
Скажу, но потом, не здесь.
Особенно, когда его жена ходит где-то рядом.
– Ты не прислушалась к моим словам, – уже который раз за день раздаётся голос за спиной. И я снова вздрагиваю. У них что, флешмоб? «Напугай Милану, пока у неё окончательно сердце не отказало.»
Правильно говорят, всё же: вспомнишь лучик, вот и солнце. По голосу узнаю.
Оборачиваюсь, натягиваю доброжелательную улыбку.
– А должна была?
– Если хочешь живой остаться, то да, - эта ехидна скалится, чем раздражает меня сильнее. – Я до сих пор не понимаю, почему ты жива. Уже сдохнуть должна.
Терпи, Милана. Терпи.
– А почему я должна быть мертва?
– Вот что он в тебе нашёл? – руки на груди скрещивает и выплёвывает. – Да таких, как ты, сотни! Ничего. Скоро ты отправишься в утиль. Самир явно потерял голову, раз даже после череды предательств держит тебя возле себя.
Сглатываю и сильнее прижимаю к себе дочь.
– Ты мне угрожаешь? – единственное, что волнует меня из этого диалога.
– Предупреждаю, – улыбается.
– Не стоит, – говорю ей в ответ. – Позаботься о себе. Я хотя бы не фиктивная любовница, в отличие от тебя.
– Что. Ты. Сказала? – говорит по слогам. Яростно так. Ощущение, что вот-вот накинется. И лицо соответствующее.
– Госпожа Войтова! – вдруг раздаётся голос Филиппа у дверей. – Вам пора! Ваша машина прибыла! Срочный отъезд. Приказ губернатора.
Она зло топает.
– Иду.
Разворачивается и походкой от бедра идёт на выход. Моделька чёртова. Не иначе.
Пусть катится отсюда.
Но, кажется, ей надо сказать последнее слово. Которое она и произносит.
– Ты ещё пожалеешь, девчонка, что появилась в нашей жизни, – говорит прежде, чем Филипп закрывает за ней дверь.
Крошка Камилла начинает плакать от этих слов. А я похлопываю её по спине и целую в макушку, пытаясь её успокоить.
Ну и зараза у него жена!
Довела моего ребёнка до слёз. Она хоть слов и не понимает, но прекрасно чувствует эту агрессию в нашу сторону.
– Ничего, малышка. Она уже ушла, – успокаиваю её. А потом, когда она прекращает плакать, спускаюсь вниз. Кормлю её специальным питанием. Я теперь бестолковая мамка. Поэтому придётся теперь питаться этим.
Немного ем сама, а через час на кухню заходит Хаджиев. Уже искупался, с влажными волосами.
– Будь готова через полчаса, – кидает мне, смотря в окно. Делаю то же самое, не понимая, почему он говорит это, пялясь именно в ту точку.
– Куда мы?
– Уезжаем, – произносит резко, быстро.
– Ночью?
– Самое то, – усмехается. – Хватит сидеть. Собирайтесь.
***
С каждой секундой становится всё страшнее. Хочется вернуться в дом, спрятаться в его стенах. Лишь бы не чувствовать себя такой незащищённой, открытой со всех сторон. И даже Самир не избавляет от этого чувства опасности. Оно словно дулом направлено мне в затылок. Обернусь, и труп.
Не думала, что дойти от запасного выхода из дома и до машины станет таким испытанием. Возможно, если бы я не кралась, как воровка, мне было бы легче. Но нет. Самир же ведёт по тёмному саду, выводя за пределы участка. Открывает нам дверь.
– Камиллу назад, сама вперёд, – даёт указания.
Я знаю, что это для нашей безопасности, но… Страшно. Хаджиев сам не свой. Хоть и уверен, что всё пройдёт гладко, вижу, как озирается по сторонам. Ищет врагов? Слежку? Этими движениями он жуть как нервирует.
Быстро пристёгиваю автолюльку. Проверяю, всё ли нормально. Сама сажусь вперёд. Хаджиев заводит автомобиль, и мы трогается с места. Тихо так, бесшумно.
Я боюсь дышать. Спрашивать хоть что-то.
Через двадцать минут выезжаем за город. Перестаю, наконец, сжимать сумку с детскими вещами.
– Чего притихла? – я дёргаюсь от внезапно прорезавшего тишину голоса. – Выдыхай. Полпути позади.
– Куда мы сейчас? – спрашиваю, следя за дорогой.
– Потом скажу, – играет на моих нервах.
– А почему не сейчас?
– Потому что, Милана, – вздыхает. – Если в машине есть прослушка, наш с тобой отпуск навернётся.
Понимаю всё за секунду.
Ясно. Шифруемся. Играем в шпионов.
Включаю печку, чувствуя, как становится холодно. Проверяю Камиллу в автолюльке. Спит. Её ничего не разбудит, вот вообще.
Забиваюсь в угол кресла и смотрю то вдаль, то на Хаджиева. Я его впервые за рулём вижу. И теперь рассматриваю его. Он всегда с водителем, а здесь… Сам вжимает ногу в педаль газа. Держит руль цепко, крепко, уверенно… Пальцы смыкаются на тёмном круге.
Осматриваю всё, даже запястье, на котором… Странно. Там раньше были часы. А на пальцах – печатки. Куда всё это подевалось? Никаких аксессуаров. Но куда они делись, не спрашиваю. Лучше его не нервировать. Молча еду.
До самой площадки, где стоит один-единственный самолёт. А возле него – знакомые лица. Я помню, кто это. Их Хаджиев называл Арсановыми. Мы как-то были у одного из них в гостях, и я тогда впервые увидела отношение Самира к детям. Тёплое. Добродушное.
Подъехав ближе, мужчина глушит мотор, выключая фары. Выходит из салона. Я делаю то же самое, хватая свою девочку и сумку с её вещами.
Иду следом за губернатором.
Они здороваются, и тогда всё внимание падает на меня.
– Рад снова видеть, – усмехается Эмиль. – Живой.
Очень и очень подозрительный тип… А ещё говорит так, словно угрожает.
– Всё перепроверили, – говорит второй Арсанов. Арчи, кажется, его зовут. – Ничего не нашли. Лично лазили. Пилот проверенный, уже лет десять на нас работает.
Хаджиев кивает, даже благодарит их. Берёт меня за руку и ведёт в сторону самолета.
– Удачного отпуска! – доносится нам в спину.
Да почему это отпуск? Почему все так говорят? Мы беглецы! Скрываемся от опасности. Неизвестно, куда сейчас отправимся. В деревню? Обычно там безлюдно. Будем пасти коров, скрываться и дальше? Я не рискую задавать лишних вопросов. Оказываюсь в салоне самолёта, и снова всё по-старому. Пристёгиваю Камиллу, сама сажусь рядом.
Самир уходит, но уже через несколько минут возвращается. Говорит пристегнуться. И через десять-двадцать минут мы уже пролетаем над родным городом, оставляя его позади.
