Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
и даже геологии. На вводном уроке по этой науке мы нашли на столах по коробке с различными камнями. Потом мне попался выдающийся учитель, которому удалось привить мне любовь к геологии, но тогда, в первый раз я скучал на задних рядах и болтал с Чарли Бассеттом о том, когда же нам наконец выделят летное время.
Все время, пока астронавты занимались по программе, они летали на мощных, скоростных реактивных самолетах, потому что требовалось поддерживать летное и пилотажное мастерство. Я в этих полетах находил наивысшее удовольствие и старался летать как можно больше.
В дополнение к четырем-пяти тренировочным реактивным T-33, которые NASA арендовало у ВВС, у агентства была еще и пара истребителей F-102 с дельтовидным крылом – и на них-то мы все и хотели летать. Это были прекрасные машины с особым фюзеляжем, который из-за формы прозвали «бутылка из-под колы»: он сужался в средней части самолета, чтобы снизить лобовое сопротивление на высоких скоростях и помочь преодолевать звуковой барьер.
Одноместный истребитель-перехватчик F-102 предназначался для фронтовой авиации, и получить право на нем летать могли только те астронавты, у кого был опыт пилотирования такого аппарата. И во время службы в Европе, и на базе Эдвардс я летал на каждом типе истребителей из «сотой» серии, то есть F-100, F-101, F-102, F-104 и F-106. Поэтому заработал право летать на F-102 в NASA. И Чарли Бассетт тоже. Он стал моим лучшим другом, и мы здорово летали вместе.
Как и все астронавты из военнослужащих, я служил в NASA по особой трехгодичной командировке. Так тогда диктовала политика военного ведомства. Я думал, что слетаю в космос и вернусь к обычной службе в Военно-воздушных силах, но вскоре после того, как я стал астронавтом, политика изменилась. Когда стало ясно, что космонавтика – более сложное дело, чем ожидалось, нас всех приписали к NASA на неограниченное время. Более того, агентству в конце концов пришлось набрать еще две группы астронавтов для полетов на «Аполлонах», поскольку людей в программу потребовалось больше, чем предполагалось изначально.
Когда нам объявили о постоянном назначении на работу в NASA, я еще несколько раз испытал приступ ностальгии по авиабазе Эдвардс. Но теперь, в Хьюстоне, я уже с головой погрузился в космонавтику.
Глава 4
Попутный солнечный ветер
1965
Майор Алексей Леонов
КОСМОДРОМ БАЙКОНУР, ТЮРА-ТАМ, КАЗАХСКАЯ ССР
Условия на космодроме Байконур в бесплодных степях Казахстана в Центральной Азии были в начале космической эры суровыми настолько, что проверяли на прочность каждого. Пустыня, в которой разместился полигон размером свыше 5000 квадратных километров, кишела змеями, скорпионами и ядовитыми пауками. Однажды я увидел, как молодого капитана-техника укусил ядовитый паук. Он потерял сознание и умер за считаные минуты. Мы ничего не могли сделать.
Резкие погодные контрасты местности вряд ли учитывались, когда здесь строили жилье для космонавтов, где те смогли бы проводить дни перед полетами, и для инженеров-конструкторов, которые находились на космодроме постоянно. Кирпичные многоквартирные и маленькие индивидуальные дома строились по московским спецификациям. Годы спустя начальник строительства космодрома получил высокую государственную премию. А я бы его сурово наказал.
Зимой при ураганном ветре температура падала ниже 40 градусов мороза. Когда таяли снега, неумолчные ветра швыряли песок на дома так яростно, что хоть мы и затыкали тряпками и полотенцами все щели в окнах и дверях, но мелкая пыль и песок проникали повсюду: в одежду, в глаза, в еду. В самые жаркие месяцы лета, когда столбик термометра взбирался на отметки 40–50 градусов, зной стоял такой, что по ночам нам приходилось заворачиваться в мокрые простыни, чтобы понизить температуру тела. Влага привлекала в комнаты и насекомых.
Постепенно жилые и производственные постройки на Байконуре улучшались. Но первых космонавтов командировки сюда по-настоящему выматывали. Решение расположить космодром именно здесь, в более чем 2000 километрах к юго-востоку от Москвы, в 150 километрах восточнее Аральского моря и в 700 километрах от Ташкента, диктовалось логикой. Близость стартовой точки к экватору придает взлетающей ракете повышенный импульс в нужном направлении: Земля вращается с запада на восток быстрее всего по линии экватора и объект, стартующий отсюда, приобретает дополнительную скорость.
Космодром находится не в городке Байконуре, хотя все его знают именно под таким названием. Космодром располагается в 300 километрах юго-западнее города, рядом с небольшой железнодорожной станцией Тюра-Там (такое географическое отклонение появилось намеренно, чтобы ввести в заблуждение западные разведки). Но мы знали, что американские самолеты-шпионы наподобие того, на котором летел Гэри Пауэрс, кружили над этой местностью, пытаясь определить точное расположение пусковых установок и ракет.
Удаленное расположение в малонаселенной местности означало и то, что Байконур считался самым безопасным местом в случае какой-нибудь аварии. И аварии происходили. Взрыв ракеты Р-16 осенью 1960 года, погубивший 165 человек[50], мог бы стать куда худшей катастрофой, случись он в более густонаселенных местах.
Через четыре года после этой аварии наша космонавтика не только полностью оправилась, но и пошла от вершины к вершине. После полета Гагарина и пяти полетов кораблей «Восток», каждый из которых бил новый рекорд, мы успешно запустили первый из новых «Восходов» в октябре 1964 года. Этот космический корабль совершил шестнадцать витков с тремя космонавтами на борту, вызвав на Западе зависть и восхищение тем, что нам удалось построить многоместный космический аппарат.
К тому времени США успели лишь добиться нескольких запусков по одному астронавту за раз на кораблях «Меркьюри» первого поколения. «Восход» первоначально строился как двухместный. Но послав на доработанном его варианте на орбиту трех человек, мы вырвались на шаг вперед в космической гонке.
Моя миссия в полете другого «Восхода» весной 1965 года заключалась в том, чтобы позволить историкам занести в анналы еще одно важнейшее достижение: первый выход человека в открытый космос.
К этому я два года интенсивно готовился в паре с моим командиром экипажа Павлом Ивановичем Беляевым. Паша был моим самым близким другом в отряде космонавтов, если не считать Юрия Гагарина. Среди руководства нашлись те, кто хотел назначить командиром экипажа Евгения Хрунова: врачи были против кандидатуры Беляева из-за давнего перелома ноги, полученного во время прыжка с парашютом. Но я настоятельно «пробивал» кандидатуру Паши, которого считал способнее Хрунова. С Павлом я работал больше, доверял ему. В конце концов высшие круги согласились со мной, хотя Евгений Хрунов затаил некоторую обиду.
Кроме интенсивной подготовки к пилотированию и навигационным работам с кораблем, наши предполетные репетиции на «Восходе-2» заострялись на всех этапах до, во время и после моего выхода
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 135
