сердце Седревиру который взглянул на щит, переполнилось радостью и ужасом. Другой рыцарь был облачен в одежды цвета жаркого огня, а на груди у него горела драгоценность, напоминающая удивительный глаз. На его щите не было никаких девизов, но на вымпеле у него за спиной были вышиты слова: Non Serviam[8].
Эти двое столкнулись с грохотом, от которого дрогнуло само небо, их копья столкнулись и разлетелись на куски, рассыпавшись в щепки, которые посыпались на Землю. Потом они выхватили мечи из ножен, и когда сшиблись, показалось, что удары молнии рассекли небо. Но они словно не замечая ничего вокруг, продолжали сражаться. Солнце зашло, но одежды из золота безумно ярко сверкали даже в темноте. Они продолжали сражаться, не замечая, как луна постепенно выползает на небо.
Непонятно было, сколько еще будет продолжаться этот бой. Время тут не имело никакого значения. Седревир с благоговением и опасением смотрел за происходящим. Переполненный страхом и жалостью, он ожидал, когда один из воинов одержит победу. Это была битва Ангелов Божьих. Золотой рыцарь был архангелом Михаилом. Одежда второго, которая больше напоминала разгоревшееся пламя, говорила о том, что это сам Люцифер, еще до своего падения.
Когда прозвенел последний удар, ожидаемый, необходимый и страшный, небо словно треснуло из края в край. Седревир не увидел падения принца Люцифера, но увидел, как в гуще туч вспыхнула зеленая звезда. Она дымила и пылала, устремившись вниз к земле. Над холмами в небесной высоте она прочертила свой путь, пронеслась над океаном, оставляя свой солнечный след.
Над морем звезда пронеслась шипящим метеоритом. И только теперь можно было разглядеть, что это драгоценный камень со шлема Люцифера, принца ада, теперь закаленный в воде…
В миске пророчицы осталась только чистая вода, на которую с непониманием уставился Седревир, и госпожа Марисм, по-прежнему стоявшая по другую сторону чаши, заговорила с ним:
— Эта ментальная драгоценность — зеленый рубин, Его гордость и любимая вещь. Камень века пролежал в море, потерянный для Него, до тех пор, пока его не прибило к берегу. Люди, поняв, что камень этот бесценный, вырезали из него чашу. Она попала к правителям Земли и прошла испытание огнем, воздухом и водой. Соломон Мудрый пил из неё. А потом, переходя из рук в руки, она, наконец, оказалась собственностью Принца Всего и Вся — Иисуса Христа… Ты же ищешь Святой Грааль?
— Да, госпожа. И я всегда удивлялся истории о том, что нечто Злое стало святой Чашей Христа.
— Но разве её не называют Чашей Искупления? — поинтересовалась Марисм.
Седревир опустил голову.
— Вы знаете дорогу к Карба Банем?
— Я покажу вам её, — сказала она. — Эта дорога имеет собственное название.
Седревир вздохнул. Затем, удивившись, он увидел, что факелы прогорели, а мягкий свет в палатке — свет рассвета, который сочился в шатер извне. Мгновения магического откровения заняли всю ночь.
— Если хотите, можете сопроводить нас в наше королевство, — предложила рыцарю Марисм.
После она не сказала ни слова, но шатер взмыл в воздух, словно был сделан из пуха. А потом ветер унес и мебель, и шатер, и медные клетки. Все исчезло. Осталось только озеро, дама и два рыцаря, опиравшиеся на щиты, в то время как вдали белый конь Седревира щипал траву.
В эту минуты между двумя холмами на востоке взошло солнце, и его первый луч, словно меч, скользнул через озеро. А потом из солнечного мерцания медленно выплыл изящный плот с прозрачным парусом и скользнул прямо к ним, направляемый невидимой рукой — по крайней мере, Седревир, никого не видел.
Пока Седревир стоял размышляя, рыцарь с крылатым быком на щите подошел к нему и сказал:
— Твой конь останется в безопасности под защитой этих древних стен. И хотя чародеи, которые возвели их, давно ушли в никуда, их чары все еще сильны. Ступайте за нами…
Туг плот пристал к берегу. Дама первая взошла за плот. А вслед за ней на плот перебрались её братья. Все трое застыли учтиво, ожидая решения Седревира. Так и вышло, что Седревир прошел следом за ними на плот, который выглядел достаточно надежным. Когда рыцарь поднялся «на борт», плот заскользил, парус его наполнился утренним ветерком, и поплыл назад, откуда приплыл.
Дама вышла на нос судна и застыла, залитая солнечным светом. Потом она обратилась к Седревиру:
— Вы должны знать, что в прошлом мы обитали на берегу. Там, где ныне вместо огромного замка осталась лишь полуразрушенная башня. Когда-то воды озера поднялись и затопили всю землю. Нас смыло. И те, кто пережил катастрофу, теперь живут там.
— Где именно, госпожа?
— Под вашими ногами, рыцарь. Под водой.
Плот достиг середины озера и резко остановился, и только лебединый след пены, протянувшийся за ним, нарушал ровную гладь озера.
Потом Марисм рассмеялась и шагнула на поверхность озера, и вода удержала её. Следом за ней шагнули оба её брата. Сначала вода держала их, а затем они стали медленно погружаться в воды озера. Тогда Марисм обратилась к Седревиру:
— Смелый рыцарь, вы осмелитесь последовать за нами? Мы — Luminous[9], защитим вас. Мы будем вашими покровителями. Но вы должны доверять нам, быть бесстрашным и быстрым. Так что вам решать, последуете ли вы за нами или нет.
Тогда Седревир громко рассмеялся.
— Скажем так: рискну, — ответил он, но взгляд его был мрачным и переполненным огня.
Беспечно, как и его спутники, или по крайней мере так казалось, он шагнул в воду, потом, по-прежнему оставаясь в вертикальном положении, начал погружаться, вместе с остальными. Вот так и вышло, что он опустился в черные глубины озера, под его зеркальную гладь.
А вода повела себя странно, но может, причина всего— в магии дамы… У Седревира не было никакого ощущения сырости, лишь странное ощущение, словно прикосновение шелковых тканей. Тем не менее Седревир мог свободно дышать под водой. Кроме того, он мог видеть и слышать. У него остались осязание и вкус. А кроме того, он мог двигаться и действовать так, словно находился не под водой, а на поверхности. И несмотря на то, что ощущение не изменилось было в этом нечто иное. К примеру, все речи теперь звучали, как сладкое пение. И он слышал песни рыб, которые метались туда-сюда, словно коноплянки. Все вокруг напоминало видение из хмельного сна, а при каждом движении казалось, что на руке намотан шелк и вуаль, и каждое движение вызывало серебристое
