на север, туда, где лежит Дом Зимы, в северные горы. Общее направление — все, что он знал, а ведь ему нужно было найти место, которое находилось на Земле и в то же время не на Земле — место, которое некоторые мудрецы считали мифом, хотя оно должно было существовать.
За Ближними Землями лежали другие менее известные земли. Но все они были погружены в богатство лета. В садах, виноградниках и на полях селяне готовились к уборке урожая, трудясь с раннего утра до позднего вечера под бескрайним золотистым небом. У рек и колодцев собирались женщины с ведрам и грязным бельем, а также у рек, которые прорезали низины, поросшие камышом. Часовые на стенах замков, стоящих на холмах, наблюдали за одиноким рыцарем. Некоторые из обитателей этих замков могли приветствовать одинокого рыцаря или бросить ему вызов, но никто так ничего и не сделал. А вечером рыцарь-путник завернул к одинокой часовне, и священник предоставил ему кров, дал благословение, угостил хлебом и вином, не расспрашивая ни о чем…
Два месяца Седревир ехал на север, расспрашивая тех, кто попадался ему по дороге, если ему казалось, что те отмечены знаком знаний. Среди них был отшельник, старая крестьянка и даже маленький ребенок с веснушками на лбу, похожими на звездочки. С другой стороны, иногда рыцарь сам готов был предложить свою помощь, ведь он, как защитник, должен был бороться со злом и несправедливостью. А еще были те, кто пытался соблазнить его свернуть в сторону, чтобы посмотреть на чудо — таинственный цветок, который вырос в разрушенном языческом храме, вещицу, которая творила чудеса, или фонтан, который бил из скалы, стоило только ударить по ней кулаком. Порой встречались и те, кто хотел его развратить, к примеру, женщина в красном платье с белыми плечами. Она высунулась из своего окна, так что её длинные волосы, надушенные какой-то пряностью, едва не коснулись лица Седревира, когда он проезжал мимо. Но он так и не остановился.
Как-то в сумерках, когда небеса были еще светлы, словно кристалл, а землю уже укутали тени, Седревир выехал к разрушенной башне на берегу озера. Через окна башни словно копья били последние лучи заходящего солнца, а само озеро напоминало огромный кусок неба, упавшего на Землю. Ни одного облачка не было на небе, ни одно дуновение ветерка не нарушал стеклянную водную гладь. У шатра, установленного неподалеку, в бронзовой клети горел факел. А когда Седревир подъехал поближе, внутри шатра вспыхнули еще огни, залив полуразрушенное строение мягким светом. Потом из шатра вышли два рыцаря. Они были из другого братства, и на щите одного из них был нарисован сокол, а у другого — белый бык с крыльями.
— Куда ты направляешься, рыцарь? — спросил тот, у которого на щите был нарисован сокол.
— На север, — ответил Седревир. — Это путешествие согласно обету.
Оба рыцаря кивнули. Потом заговорил рыцарь с быком на щите.
— Мы охраняем нашу сестру, госпожу Марисм.
— Я не собираюсь вмешиваться в ваши дела и не представляю никакой угрозы для вашей сестры.
— Дело не в этом… Наша сестра — пророчица, прошедшая обучение в искусстве Просвещения, — объявил рыцарь с соколом на щите.
— Если бы вы посоветовались с нашей сестрой, то, я уверен, она сделала бы все возможное, чтобы помочь вам, — продолжил рыцарь с быком на щите. — Только сегодня она воспользовалась своим искусством, а потом позвала нас и сказала: «Остановимся тут и подождем путешественника с юга. Он ищет три святыни, и, возможно, я смогу ему помочь».
Теперь оба рыцаря стояли в тени, и их лица были скрыты под блестящими и темными шлемами. Тут Седревир неожиданно поймал себя на том, что совершенно не верит этой парочке. Однако, похоже, они не врали. На них лежала какая-то оккультная тень, но не зла, а тьмы сродни ночной, что скрыла озеро…
Именно тогда драпировки шатра разошлись, и из него вышла женщина. Она встала так, что была хорошо видна в свете факела. Она была молодой, таинственной, но у неё был немного диковатый взгляд. Её белое платье было отделано драгоценными камнями, больше напоминающими водяные капли. Но её темные волосы плыли по воздуху, словно сеть серебряных брызг.
Она ничего не сказала Седревиру, словно смотрела не на него, а сквозь него. Это был ужасный взгляд, потому что она, казалось, видела его рождение и смерть, а также знала ответы на все другие вопросы, которые могли появиться. Потом она вернулась назад в шатер и поманила его.
— Последуйте за ней, — предложил рыцарь с соколом на щите. — Она достопочтенная, точно так же, как вы. А если вы совершите какую-то глупость, она достаточно сильна, чтобы себя защитить. К тому же мы здесь.
Седревир двигался, словно в каком-то трансе. Взгляд госпожи Марисм заинтересовал его. Он спешился и зашел в шатер следом за дамой. Внутри на полу оказался толстый ковер, а факелы висели в бронзовых клетках. Дама остановилась посреди шатра, где находился постамент из резного дерева. А на этом постаменте возвышалась чаша с водой.
— Иди сюда и взгляни, — пригласила госпожа Марисм.
Седревир подошел к пьедесталу и заглянул в чашу.
Вначале в золотой чаше была лишь вода. А потом вода забурлила, и стало казаться, что где-то в её толще зародилась какая-то пленка. Там, в чаше, открылась картина, явив битву. Это была великолепная и ужасающая битва. Во вспышках молний сверкали драгоценности и металл воинских доспехов, клинки мечей, отделанных инкрустациями, а над головой воинов развевались вымпелы и знамена со странными и мистическими знаками, которые легко было сразу распознать. Но солнце стало садиться, и облака аметистовые, пурпурные и алые, как парадное снаряжение рыцарей, начали опускаться, скрыв сцену. Потом прозвучала труба, и, хотя звука слышно не было, но её отлично было видно — длинная огненная черта, словно комета. По сигналу через облачную массу проскакали двое могучих владык, и воинство расступилось, давая им место. Выглядело все это очень страшно, потому что сразу стало ясно: рыцари-противники — братья. Оба были в золотых доспехах, оба невероятно красивы и сверкали так, словно сами были из солнечного вещества, и наверное, из-за этого на них было больно смотреть. Один из них был одет исключительно в золотое и белое, и на его шлеме был крест, словно выложенный звездами, а на его щите — девиз, который невозможно было разобрать, там ничего не было ни написано, ни нарисовано, однако
