магическими травами и всяческими необычными предметами. Я воображал, как она подарит мне огромную амбарную книгу со своими записями, и как она скажет, что теперь я ответственен за сохранение и передачу этого секретного знания. Чего, бывает, не навоображаешь себе по молодости да по глупости. Так минула еще неделя, и я «пошел на «абордаж»:
– Андрюха, ты скажи прямо, если не хочешь меня с Марфой знакомить. Или, может, она не хочет? Чтобы я не ждал зря.
– Да ладно, пойдем. Или сегодня, или завтра. Скорее всего – сегодня.
Но Андрюху снова оторвали от моих просьб какие-то срочные обстоятельства, и выйти нам пришлось лишь через четыре дня, не заходя домой, прямо после смены.
Тропа петляла по оврагам, сплошь обросшим лопухом, затем вышла в степь и уже больше никуда не девалась, но была ровной, как нить, почти до самого горизонта.
– Поговоришь с ней, короче, – ни с того, ни с сего вдруг сказал Андрюха, – но не напирай. Упрямая она, если не захочет, то проси – не проси – все равно не расскажет. И еще вот, может, пригодится. Видел я у нее кожаную книгу. Страницы чудные, толстые и хрустят. И написано чем-то красным. Книга очень старая, но чернила не выгорели. Там, я думаю, и заговоры, и рецепты всякие, и
еще что-либо. Красивая. Мне понравилась. Я Марфе говорю, мол, дай посмотреть, а она – нет, говорит. Будешь учиться – дам. А так – нечего зря страницы слюнявить.
У меня замерло сердце. Подумать только! Книга, написанная на пергаменте киноварью! Да это, поди, век десятый. И что там? Многовековой опыт врачевания? Или, может быть, осколок исчезнувшей бесследно мифологии славян, хранимой мудрыми волхвами, которые после были полностью вырезаны Владимиром, который ныне – Красно Солнышко?
Но теперь – всё. Уже ничто не в силах помешать мне, ничто не сможет меня остановить. Я на пути. Я пришел в нужное место и в нужное время. Я – воин, выигравший сражение. И теперь, когда книга, можно сказать, у меня за пазухой, сколько еще побед меня ожидает!
Так я шел пыльной дорогой, убегающей за горизонт, мимо полей и лугов, мимо старой березы и маленького кладбища, собранного из десятка могил, мимо какого-то почти полностью разрушенного дома, обросшего со всех сторон высокой травой. Я шел распираемый глупой гордыней и смешными предвосхищениями. Я подстегивал веселым думаньем свое сердце, и оно отзывалось глухим стуком, пытаясь вырваться навстречу желанному событию. «Вот она! Вот она – победа! Я сумел, я нашел!…»
Андрюха шел и что-то втолковывал мне про Марфину дочку-дуру, и про соседей, которые почему-то Марфу побаивались, хотя она только и делала, что всем помогала. Была в деревне, как говорится, и повитухой, и попом, и доктором. Даже коров лечила. «А они, нет: все им не так, – язвил Андрюха, – чуть кто заболеет, значит, Марфа сглазила. Да ну их! Они ведь не понимают, что нельзя быть особенным и одновременно таким, как все».
Я шел и соглашался, кивая на каждое предложение. Люди всегда любили себе подобных, не отдавая отчет в том, что в трудные времена, именно особенные поворачивают дела к лучшему. Кто как может, кто что умеет. Одни лечат, другие сражаются, третьи проповедуют. А толпа, в лучшем случае, исполняет, хищно поджидая тот момент, когда можно будет, наконец, расправиться с этим странным, не похожим на них человеком, прокричав свое привычное: «Распни!».
Мы перевалили через небольшой холм, и внизу показались беленькие домики.
– Все. Почти что пришли уже. Мало осталось. – Сообщил Андрюха.
Мы пересекли последнее поле, а затем, петляя между домов, прошагали вдоль всей деревни. Марфин дом я заметил еще издалека по обилию людей и машин. Но суета вокруг, скорее настораживала, что-то там было не так, в воздухе витала тревога. Мы подошли поближе, и я остановился как вкопанный, не веря своим глазам.
– Что это? – спросил я Андрюху почему-то шепотом. Хотя, уже и сам все понял.
– Да, Лёха, похоже, что мы опоздали.
Я стоял, не в силах сделать ни шагу и в тот же миг что-то накатило на меня, ударило в голову и закружило. Я сел у забора и закрыл глаза. Потом открыл, и через белесую муть едва различал, как два мужика разбирали крышу…
– Да не тужи ты, Лёха, – успокаивал меня Андрюха на обратном пути. -
Старая она совсем была. Все равно, наверное, не смогла бы тебя всему обучить, сам понимаешь, сколько для этого времени и сил надо. А ты молодой. Наверняка еще кого-нибудь встретишь. Да и потом, если честно, я так думаю, что бабы, они баб должны учить, а мужики – мужиков. А на Руси людей бывалых много, так что – не тужи! И меня прости. Надо было мне, конечно, раньше думать.
– Почему шорин знал про нее и не сказал? – спросил я. – Он говорил, что, дескать, надо было бы мне от него кой чего узнать, но не скажет, потому, как я из любопытства пришел.
– Кто ж его разберет. Он и мне не все говорит. Видать, не время тебе было ту книгу брать. Ничего. Урок тебе будет. Не зарекайся никогда. Делай все быстро, но не зарекайся. Я же видел, когда мы шли, как у тебя глаза горели, меня совсем не слышал, видать, уже книгу за пазухой трогал?
Я ничего не ответил, а только хлопнул его по худой спине:
– Спасибо тебе за все! – только и сумел я сказать тогда.
** ** **
Последние две недели прошли, словно в полусне. Даже с Андрюхой я почти не разговаривал. Теперь, почти до самого отъезда, вечерами время было заполнено оформлением отчетов и сбором разных материалов для будущих курсовых. Поселок стал тяготить меня, и я уже ждал – не мог дождаться – того дня, когда автобус повезет меня по пыльной ухабистой дороге на маленький вокзал посреди степи, а оттуда… Впрочем… Я уже больше не торопил события, я боялся их торопить. Да и теперь, всякий раз, когда в душу закрадывается желание, чтобы что-нибудь произошло чуть быстрее, я вспоминаю горьковатый запах степи и ту пыльную дорогу бегущую мимо маленького кладбища…
И вот, остался последний день. Я отработал смену, и, отмывшись в последний раз грубым куском черного хозяйственного мыла, вышел к столовке. Андрюха и еще несколько ребят стояли там, видимо поджидая меня. Я предложил посидеть на прощанье, и они тотчас подхватили эту идею с большим энтузиазмом. Мы зашли в магазин, потом к
