той ночи она была для него не более чем фантазией. Он был популярным парнем «из богатеньких», а она – школьной белой вороной. Он никогда не думал, что между ними может быть что-то серьезное, поэтому держался на расстоянии и наблюдал издалека. Та ночь воплотила все его мечты, хотя к ее сладости примешивалась нотка горечи. Все, что он в ту ночь ей говорил – до последнего слова, – было правдой, переплетенной с превратившейся в явь фантазией. Но быть подростком – все равно что держать в руке фонарь, который освещает лишь следующую ступеньку, а за ее пределами все тонет во мгле. Когда на следующий день Джулия уехала в интернат, ему стало страшно. Их с Холли роман одобряли не только их родители, но и все в школе. После того, что случилось в то лето с Логаном и Далси, когда весь город отвернулся от нее и стал с подозрением смотреть на ее друзей, Сойеру не хотелось потерять то, что он имел, а Джулия к этому числу не относилась. Она, как вода, утекала между пальцев. Трогательная, странная и непредсказуемая, она была всем, чем не был он. В его жизни никогда не было ничего подобного. Когда она позвонила и огорошила его сообщением, что беременна, он повел себя недостойно. Возвращаясь в памяти к тому разговору, он словно смотрел какой-то фильм. Единственным способом справиться со всем, что на него навалилось, оказалось полностью самоустраниться. Он не узнавал себя. То был призрак его настоящего, избалованный мальчишка, который заставил и без того несчастную девочку сделать аборт, потому что не хотел расхлебывать последствия собственных действий.
Однако в итоге он все равно оказался вынужден расхлебывать эти последствия. Судьба – мастерица жалить в спину. Он-то считал, что давным-давно оставил все это позади, сначала женившись на Холли, затем с головой погрузившись в семейный бизнес. А потом Джулия вернулась в город, и он впервые за все время понял, что ничего не забыл…
Все это время он просто ждал.
Ждал, когда она вернется и простит его.
– Я и не подозревал, что ты знаешь, где я живу, – сказал он, поднимаясь на крыльцо.
– Вообще-то, я и не знала. Кто-то когда-то сказал мне, что тебе принадлежит тот большущий дом на Гэтлифф-стрит, и я решила, что ты живешь там. Но Стелла просветила меня, что вы с Холли жили там, пока были вместе, а после развода ты переехал сюда.
– На самом деле тот дом до сих пор находится у нас с Холли в совместной собственности. – Он взошел по ступеням и остановился перед Джулией. – Когда она перебралась в Роли, мы договорились сдавать его в аренду, а деньги делить пополам.
– Но почему ты сам не остался там жить?
– Он слишком большой. Мои родные подарили его нам на свадьбу. Там одних только спален пять штук, плюс гостиная и столовая. Такой толстый намек на внуков.
– Ох, – от неловкости только и нашлась что сказать Джулия.
– Не переживай. Я спокойно к этому отношусь. Научился принимать все как есть.
Она посмотрела на него с таким выражением, которое явственно свидетельствовало: она ему не верит. Потом, решительно меняя предмет разговора, сунула Сойеру коробку с тортом:
– Это тебе. «Колибри». Я испекла его вчера вечером.
Сойер поставил портфель на крыльцо и, совершенно ошарашенный, взял у нее коробку.
– Ты в самом деле испекла мне торт?
– Не надо давить мне на эмоции. Я должна сказать тебе одну вещь. Даже две. Но самое важное я оставлю на потом.
Потом. Это уже интересно. И обнадеживающе. Он не мог этому противиться. «Потом» означало, что между ним и «сейчас» будет еще время. Время, которое он сможет провести рядом с ней.
– А торт для того, чтобы подготовить почву?
– Торт потому, что я знаю, ты их любишь.
– Проходи. – Он кивнул на дверь, неожиданно разволновавшись при мысли о том, что она окажется в его жилище.
Как будто сам факт того, что она переступит через порог, означал какое-то важное достижение. Она станет ближе к нему. А он – ближе к ее прощению.
Но Джулия лишь покачала головой:
– Не могу. У меня бензин закончился.
– А-а. Так вот почему ты оставила свой пикап в нескольких кварталах отсюда.
Она кивнула:
– Я просто дожидалась, когда ты вернешься, чтобы отдать тебе торт и кое-что рассказать, а теперь мне нужно на заправку.
– Я тебя подвезу.
– Пешком прекрасно дойду, – отрезала Джулия. Ей ничего от него не надо. Зато ему от нее нужно так много. – Я действительно пеку торты из-за тебя. Вернее, начала их печь из-за тебя. Именно это я и хотела тебе сказать.
Он не ожидал это услышать и принялся покачиваться на каблуках.
Джулия сунула руки глубоко в карманы джинсов и стала казаться какой-то нахохленной.
– Ты тогда рассказал мне про то, что всегда чувствовал, когда твоя мама пекла пироги. Мне очень понравилась эта история. Я начала печь, когда была в интернате. Это само по себе отдельная история. Суть в том, что в то время, когда в моей жизни творилось черт знает что, благодаря тебе в ней появилось что-то хорошее. Что-то, благодаря чему я смогла удержаться на плаву. Я собираюсь открыть свою кондитерскую, когда вернусь в Балтимор. И все это началось с тебя.
Сойер почувствовал себя полным ничтожеством. Она так незаслуженно к нему великодушна.
– Я не принес тебе ничего, кроме горя. Как ты можешь благодарить меня за это?
– Я научилась видеть хорошее и ценить его.
Он не знал, что сказать. Прошло несколько мгновений, прежде чем он выдавил из себя:
– И ты хочешь сказать, что это даже не самое важное?
Она улыбнулась:
– Нет.
С одной стороны, ему до смерти хотелось узнать, что же она имела в виду. С другой стороны, хотелось, чтобы это продолжалось как можно дольше. При всем своем любопытстве он готов был жить в предвкушении вечно, если это значило, что он будет рядом с ней.
Сойер перехватил коробку с тортом поудобнее и открыл ее. «Колибри» был его любимым тортом. Он с трудом удержался, чтобы не начать есть прямо из коробки. В детстве мама все время пыталась прятать от него торты, но он неизменно их находил. Он ничего не мог с этим поделать. В том возрасте у него просто не хватало еще силы воли сопротивляться. Чутье на сладкое он унаследовал от деда, потому-то у них и были такие близкие отношения, ближе, чем со всеми остальными членами семьи. Именно дед научил его отключать это
