— И с кем, как ты думаешь, я разговаривала на днях? — игриво спросила кузина Джорджиана.
Валенси не смогла догадаться.
— Эдвард Бэк, — кузина Джорджиана понизила голос почти до шепота. — Эдвард Бэк.
К чему такая таинственность? Неужели кузина Джорджиана покраснела?
— И кто же он, этот Эдвард Бэк? — безразлично спросила Валенси.
Кузина Джорджиана уставилась на нее.
— Конечно же, ты помнишь Эдварда Бэка, — с упреком сказала она. — Он живет в том прекрасном доме по дороге в Порт Лоуренс и регулярно посещает нашу церковь. Ты должна помнить его.
— О, да, думаю, поняла, кто это, — сказала Валенси, напрягая память. — Это тот старик с шишкой на лбу и дюжинами детишек, что всегда сидит на скамье у двери, да?
— Не дюжинами, дорогая, нет, совсем не дюжинами. Даже меньше одной дюжины. Всего девять. По крайней мере, только девять живых. Остальные умерли. И он не старик — ему всего сорок восемь, это расцвет сил, Досс. И что тебе за дело до шишки?
— Конечно, никакого дела, — искренне ответила Валенси. Ей определенно было все равно есть ли у Эдварда Бэка одна или дюжина шишек, или их нет совсем. Но Валенси начала что-то подозревать. Кузина Джорджиана старательно сдерживала некий восторг. Неужели она вновь задумалась о замужестве? Замуж за Эдварда Бэка? Абсурд. Ей шестьдесят пять, если не больше, а ее маленькое нервное личико покрыто морщинами, словно ей все сто. Но все же…
— Дорогая, — сказала кузина Джорджиана. — Эдвард Бэк хочет жениться на тебе.
Валенси в свою очередь уставилась на кузину Джорджиану. Затем едва не расхохоталась, но, сдержавшись, лишь переспросила:
— На мне?
— Да, на тебе. Он влюбился в тебя на похоронах. И пришел ко мне за советом. Ты знаешь, ведь я была хорошей подругой его первой жены. У него серьезные намерения, Досси. Это прекрасный шанс для тебя. И он очень обеспеченный, а ты ведь, ты… ты…
— Не так молода, как прежде, — согласилась Валенси. — «Ей уже дано то, что она имеет».[17] Вы действительно думаете, что я стану хорошей мачехой, кузина Джорджиана?
— Уверена. Ты всегда любила детей.
— Но девять все же многовато для начала, — серьезно возразила Валенси.
— Двое старших уже взрослые, а третий подрастает. Остается всего шестеро, тех, что считаются. И большинство из них мальчики. Их проще воспитывать, чем девочек. Есть отличная книга «Забота о здоровье подрастающего ребенка» — наверное, у Глэдис имеется копия. Она очень поможет тебе. И есть книги о воспитании. Ты прекрасно справишься. Конечно же, я сказала мистеру Бэку, что я думаю, ты… ты…
— Прыгну на него, — поддержала ее Валенси.
— О, нет, нет, дорогая. Я не выразилась столь неделикатно. Я сказала ему, что считаю, ты благоприятно отнесешься к его предложению. Это ведь так, да, милая?
— Есть только одно препятствие, — задумчиво ответила Валенси. — Дело в том, что я уже замужем.
— Замужем! — кузина Джорджиана, остолбенев, уставилась на Валенси. — Замужем!
— Да. Во вторник вечером в Порт Лоуренсе я вышла замуж за Барни Снейта.
К счастью для кузины Джорджианы рядом оказался воротный столб. Она схватилась за него.
— Досс, дорогая, я — немолодая женщина, а ты пытаешься насмехаться надо мной?
— Вовсе нет. Я говорю чистую правду. Ради Бога, кузина Джорджиана, — Валенси встревожилась, заметив знакомые симптомы, — не нужно рыдать посреди дороги!
Кузина Джорджиана проглотила слезы, но в качестве компенсации издала слабый стон отчаяния.
— Ах, Досс, что ты наделала? Что ты наделала?
— Я же только что сказала вам, что вышла замуж, — сказала Валенси, спокойно и терпеливо.
— За… этого… этого… ужа… этого… Барни Снейта. Но почему? Говорят, у него уже есть дюжина жен.
— Сейчас только я одна.
— Что скажет твоя несчастная мать? — простонала кузина Джорджиана.
— Пойдемте со мной и услышите, если хотите узнать, — ответила Валенси. — Я как раз иду, чтобы сообщить ей.
Кузина Джорджиана осторожно отпустила воротный столб, чтобы проверить, может ли стоять самостоятельно. Она кротко затрусила рядом с Валенси, которая внезапно обрела в ее глазах совсем иной облик. Кузина Джорджиана глубоко уважала замужних женщин. Но она с ужасом думала о том, что совершила эта бедная девочка. Так опрометчиво. Так безрассудно. Конечно же, Валенси сошла с ума. Но она казалась такой счастливой в своем безумии, что кузина Джорджиана вдруг на мгновенье ощутила, что будет жаль, если семья попытается вернуть ей рассудок. Никогда прежде у Валенси не бывало такого взгляда. Но что скажет Амелия? А Бек?
— Выйти замуж за человека, о котором ты ничего не знаешь, — вслух подумала кузина Джорджиана.
— Я знаю о нем больше, чем об Эдварде Бэке, — ответила Валенси.
— Эдвард Бэк ходит в церковь, — сказала кузина Джорджиана. — А Бар… твой муж?
— Он пообещал, что будет ходить со мной по воскресеньям, когда будет хорошая погода.
Когда они свернули к дому Стирлингов, Валенси удивленно воскликнула:
— Посмотрите на мой розовый куст! Неужели он расцвел?
Так и было. Куст покрылся бутонами. Огромными, малиновыми бархатистыми бутонами. Ароматными. Мерцающими. Чудесными.
— Я искромсала его на части, и это, должно быть, пошло ему на пользу, — смеясь, сказала Валенси. Она нарвала целую охапку цветов — они будут так хороши на обеденном столе на веранде в доме на Мистависе — и пошла, все еще смеясь, вверх по ступенькам, осознавая, что там, глядя на нее сверху вниз, нахмурив лоб, стоит Олив, роскошная, как богиня. Олив, красивая и дерзкая. Ее изящные формы упакованы в розовый шелк и кружева. Ее золотисто-каштановые волосы густыми локонами струятся из-под большой белой шляпы с оборками. У нее нежная здоровая кожа.
«Красавица, — спокойно думала Валенси, — но, — она словно увидела кузину иными глазами, — без толики индивидуальности».
Итак, слава богу, Валенси вернулась домой, думала Олив. Но она совсем не похожа на раскаявшуюся блудную дочь. По этой причине Олив хмурилась. Валенси выглядела бесстыже триумфально! И это нелепое платье, эта странная шляпка, эта охапка кроваво-красных роз в руках. Олив вдруг почувствовала, что в этих платье и шляпке имелось что-то, чего совершенно не хватало ее собственному наряду. Это углубило складку на лбу. Она снисходительно протянула руку.
