ответил. Он только слегка покачивался, глядя куда-то в сторону и глухо стонал.
– Так признаёшься или нет, тварь поганая? – следователь начал выходить из себя, перейдя на крик и матерщину. Казалось, сейчас он ударит бедного Шофмана и тот уже больше никогда не поднимется.
– Да, признаю…
Жердяй закурил, выпустил струю табачного дыма. Он походил на игрока, которому, как говорят, пошла карта.
– Признаётесь ли вы, что во время командировок в Германию передавали секретные документы, касающиеся нашей авиации?
– Да, признаю…
Жердяй нажал на кнопку звонка, и тотчас возникли двое конвойных.
– Всё, увести!
Вальяжно, закинув нога на ногу, он расположился напротив Алексея; курил, специально пуская дым в его сторону. У Балезина от жгучего света прожектора стало рябить в глазах; воспалённые веки болели.
– Что скажешь теперь? – пробурчал Жердяй, не вынимая папиросы изо рта.
– Скажу, что всё это ложь. Я догадываюсь, какими методами эти признания получены.
– Но они получены. И этого достаточно, чтобы применить к вам высшую меру. Но чистосердечное признание облегчит вашу участь.
«Вот как раз наоборот, – подумал Алексей. – Стоит мне признаться, и завтра же, а может, даже и через пару часов, меня расстреляют. Нет, гады, не дождётесь!»
– Что молчишь?
– Я уже говорил вашему предшественнику об успешной операции с двенадцатью французскими самолётами. Я руководил операцией. Я выполнил поставленную задачу.
– Операция с самолётами для тебя хорошее прикрытие.
– А моё участие в ликвидации банды Кошелькова тоже прикрытие?
– Почему нет? Прекрасный способ внедриться.
«А он умнее Бульдога, – мелькнуло у Балезина. – И дело “состряпал” грамотно».
И вдруг, несмотря на слабость и крайнюю измотанность, Алексей почувствовал, что какая-то внутренняя злоба закипает в нём.
– Послушайте, если один человек говорит одно, а другой противоположное, значит, один из двух врёт и должен отвечать за дачу ложных показ…
Он не договорил. Снова удар сзади, и Балезин очутился на полу. У работников НКВД это срабатывало безотказно.
* * *
Высокий следователь, тот самый, которого Алексей окрестил «Жердяем», стоял навытяжку. По кабинету не спеша прохаживался человек в штатском. Про таких, как он, в народе говорят «неприметной внешности». Среднего роста, среднего телосложения; светлые волосы гладко зачёсаны назад. Единственным, что могло бы привлечь в его внешности, были глубоко посаженные глаза. Трудно было распознать их цвет: не то голубоватые, не то серые, не то с зелёным оттенком, лучше сказать – бесцветные. Но он своими бесцветными глазами всегда цепко осматривал любого, в том числе стоявшего перед ним навытяжку старшего лейтенанта НКВД.
– Ну и как он?
– Ни в чём не признался. Крепкий…
Человек в штатском по-прежнему неспешно прохаживался по кабинету. Мерно тикали большие настенные часы. За окном была ночь. Павел Михайлович Фитин – так звали человека в штатском – пребывал в глубоком раздумье. Новый глава НКВД Берия назначил его, несмотря на молодость, начальником службы внешней разведки. Он, Фитин, ознакомился с делами и пришёл в ужас: за последние 2—3 года его службе был учинён настоящий погром. Многие сотрудники были расстреляны, многие сосланы в лагеря. Самое печальное, что все они, по его мнению, были невиновными! Не было никаких улик, прямо говорящих о их предательстве; все показания были выбиты силой. Ещё работа осложнялась тем, что к разгрому кадров внешней разведки приложил руку не только Ежов, как принято было считать, но и сам Берия. Вот и попробуй, разберись, когда ты оказался между молотом и наковальней, когда тебе отроду всего 31 год… А международная обстановка накалялась, пахло войной. Надо срочно воссоздавать агентуру, в первую очередь в Западной Европе. Надо возвращать уцелевшие кадры. Но можно ли всем верить? Ведь, если что, ему самому не сносить головы. Но и всем не верить нельзя.
Личное дело Балезина, его биографию Фитин хорошо знал. И его смущали два обстоятельства. Первым было то, что Балезин не воевал в Гражданскую. Пусть царский офицер – не беда, многие из них занимали в Красной армии и разведке видные посты. Но все они воевали в Гражданскую, и на стороне красных. Правда, сам Фитин тоже не воевал, но это по молодости. А второе обстоятельство заключалось в том, что Балезин был беспартийный. Ему не раз предлагали стать коммунистом, но каждый раз он отказывался. Впрочем, это в какой-то мере говорило и в его пользу. Если бы он работал на иностранную разведку, он должен был бы, по логике вещей, сделать как раз наоборот: вступить в партию, чтобы обеспечить себе карьерный рост и меньше вызывать подозрений.
Старший майор НКВД Павел Михайлович Фитин был человеком уже советской формации. Сельский парень из Курганской области, он после окончания начальной школы работал в сельхозкоммуне в родном селе. Здесь же вступил в комсомол. А после окончания средней школы по комсомольской путёвке уехал в Москву и поступил на инженерный факультет Сельскохозяйственной академии. Далее, после окончания, была работа в одном из издательств, служба в армии и, наконец, в марте 1938 года направление по партнабору на учёбу в Высшую школу НКВД. После окончания специальных ускоренных курсов, готовивших кадры для внешней разведки, был направлен стажёром в 5-й отдел Главного управления государственной безопасности НКВД СССР (внешняя разведка) и в конце 1938 года возглавил внешнюю разведку СССР.
Павел Михайлович понимал, что Берия поставил его на эту должность не по причине высокого доверия. Просто ставить-то было почти уже некого. А раз так: любой неверный шаг и… Поэтому, если он собирается вернуть Балезина в кадры, это нужно чётко обосновать. Как? Есть одна зацепка – его покойный тесть по фамилии Отман. А что если он родственник того, другого Отмана, к которому его служба проявляла интерес?
Фитин остановился напротив следователя, их взгляды встретились. Павел Михайлович брезгливо относился к тем, кто выбивал силой показания подследственных, называл их костоломами. Но что поделать, работать приходится и с такими.
Старший лейтенант по-прежнему стоял навытяжку перед хозяином кабинета. Он знал, какой высокий пост занимает тот.
– Переведите в одиночку. Допросы прекратить, – чётко выговорил человек в штатском; его бесцветные глаза холодно смотрели на следователя. И добавил: – А там посмотрим.
* * *
Он никогда не задавал себе вопрос о смысле жизни. Хотя бы потому, что знал ответ. Смысл жизни для Алексея Балезина был в служении России. В политику он не лез. Для него и царская и Советская Россия были объединены в одно большое слово Родина. Советской власти он поверил, как верят во что-то новое. Он честно отработал за кордоном, в Афганистане и Персии, на совесть нёс службу по охране первых лиц государства, профессионально
