правильная позиция, Елизарова, очень правильная, — заржала Челси, впервые за все время в туалете развеселившись.
Она ничего не понимала. Тяжелее тому, кто остается живым, и я не хотела такой судьбы для того, кого полюблю.
— Лучше в один день, — в шутку вздохнула я. — И никому не обидно.
— Я, конечно, не эксперт, но, по-моему, так только в сказках бывает. Там вечно все в один день помирают. И обычно все этим заканчивается. Ну или с этого начинается, смотря какая сказка.
Я достала из кармана расческу и принялась собирать волосы. На это обычно уходила куча времени.
— Не останется твой Кирсанов без девичьих слез, поверь мне, Елизарова. Ну были же у него девки, кроме тебя. Да десять штук! Не девственником же он умер. Вот ты будешь рыдать, если Исаев помрет? Будешь, конечно.
С утра она пыталась вытрясти из меня, что же я буду делать, если Исаев окажется убийцей.
И обязательно вытрясла бы, будь у меня этот ответ.
— А ты будешь рыдать, если что-то случится с Никитой? — резко спросила я. Хватит ей уже считать себя неуязвимой, а остальных — слабаками.
Челси быстро повернула голову в мою сторону. Я видела ее отражение в зеркале.
— А ты?
— Ты знаешь, что речь сейчас не обо мне. Твои отношения с Ником — о которых, я к слову, три года не подозревала, спасибо-что-все-мне-рассказываешь, — я не преминула напомнить ей об этом, потому что до сих пор слегка обижалась, — и мои с ним отношения несколько отличаются, не находишь?
— Да в чем разница-то? В том, что я видела его член, а ты — нет? Невелика разница. Хотя член у него большой.
Я старательно пропустила подробности мимо ушей.
— Почему бы тебе уже не признать, что ты по нему сохнешь? — я закончила с волосами и развернулась к ней. Маше же можно ковырять пальцем в моей душонке, чем я хуже.
Челси замолчала и целую минуту пялилась на меня. Она словно уменьшилась с начала года, подбородок стал острее, а сама Маша — как-то взрослее. И, кажется, я ее все же чуть переросла.
Наверное, не стоило донимать ее, но почему все вокруг строили из себя равнодушных тварей и отказывались говорить правду? И я, чтобы не выглядеть среди них всех дурой, — тоже. Мне было бы гораздо легче признаться Исаеву хоть в чем-нибудь, будь у меня уверенность, что сейчас это вообще в моде.
Я заставила себя вспомнить, что когда-то считала правду самым простым решением всех проблем.
— Почему бы тебе не закрыть рот, Елизарова, — вкрадчиво посоветовала Маша. — Нет, я не люблю Верейского. Я даже слова такого не знаю.
— Это нормально, Челси, любить того, с кем трахаешься, — спокойно сказала я в ее обычном снисходительном тоне, выдержав тяжелый взгляд.
— А еще нормально — его не любить, — фыркнула она. — У меня любилки не хватит любить всех, с кем я перепихнулась.
— Я и не говорю про всех.
Кажется, терпение Челси лопнуло, и она отчеканила:
— Я не буду любить того, кому на меня плевать. Ну, то есть Верейский, конечно, охуенен и всегда готов — или почти всегда, — но ему плевать. — Челси почти правдоподобно делала вид, что ей все равно. — И мне тоже. Закончит академию — найду другого.
— И ты даже не будешь скучать по нему? — Я искренне не понимала, как можно одним махом забыть четыре года жизни.
— Ну, письма буду писать. Если освоит телефон, позвоню. Глядишь лет в тридцать встретимся, покувыркаемся, молодость вспомним. Представляешь его в тридцать? — она заржала и похабно облизала нижнюю губу.
Я не думала об этом. Наверное, в тридцать у Ника будет густая борода и двое детей. Или трое. Может, даже от разных жен, зная его любвеобильность.
— А ты что же, Елизарова, собралась по нему скучать? Боюсь, Исаев этого не одобрит, — Челси издевательски захихикала и машинально полезла под подоконник, но пачки там естественно не оказалось. — Слушай, зря мы скурили последнюю, ее же можно было размножить, а так придется искать кого-то, кто знает чары Воплощения. О, вот Верейского и попросим.
Я без особой надежды порылась в сумке, но не нашла там чудесным образом появившейся новой пачки.
— Нет, это твое право, Елизарова, — продолжала Челси, — по Верейскому сложно не скучать. Будешь ему письма строчить, пока Исаев не видит. Хотя Исаев — и это просто невероятно — удивительно слеп, когда дело касается Никиты.
— Что ты имеешь в виду? — пробормотала я.
— Ну, у Верейского такие глаза, — она снова облизала губы, — девки смотрят в них — и сами к нему в кровать укладываются, а ты с ним проводишь в среднем три часа в день. У Исаева что, совсем отсутствует интуиция, раз он грохнул — а может, и не грохнул — Кирсанова, а Верейского пальцем не тронул?
Как странно сходятся наши с Машей мысли. Я ведь буквально сегодня об этом думала.
Или она тайно выучилась читать мысли?
— Может быть, потому что мы с Никитой дружим со школы? — холодно предположила я. — И по мне видно, что я ничем таким с ним не занимаюсь. И никогда не занималась. И не думала заниматься.
«Хотя по тебе, например, нельзя было сказать, что ты с Ником спишь с восемнадцати. И сейчас не скажешь», — хотела добавить я, но прикусила язык. Челси явно на что-то намекала, но я не понимала, к чему она ведет.
— Точно не думала? — она заржала. Как будто ее возбуждали мысли о Никите с другими девками. Как иначе объяснить, что Челси бровью не вела все эти годы, пока Ник целовал всех подряд в коридорах. — Ну, это ты не думала.
Я снова увидела этот ее оскал. Он появлялся редко и обычно предвещал какой-нибудь пиздец. В прошлый раз этот оскал я видела перед рассказом Челси о том, как Ветроградов с Меркуловым пытались насильно ее трахнуть.
— О чем ты?
Мы стояли в полуметре друг от друга, и я внимательно всматривалась в ее жадные темно-серые глаза. Челси подошла ко мне и обняла
