Книга Прощённые - Юлия Эрнестовна Врубель
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Совсем не этого мне надобно.
– Чего же вы хотите?
– Прежде всего хочу понять вас. Зачем вы вознамерились мешать увековечиванию памяти моего сына? Ради чего? Разве я требовала в том вашего участия? Напротив – в начинания моих я действую вполне самостоятельно.
– Да положив на это цельный капитал.
– И что с того? Я трачу невостребованный капитал погибшего Владимира, оставшийся тому от деда и отца его. И вижу в этом лучшее ему применение. Но вы… Вы, помнится и раньше, у меня в Отраде, совсем не понимали устремления моего. Я помню все эти надуманные уговоры… А ваш приятель! Тот странный неприятный господин, который нёс псевдонаучный вздор про память, и уверял меня, что исцеление – в забытьи. Софистика! Я всё желаю помнить!
Но Михаил, не сдерживая горечь в голосе, вдруг перебил её:
– Полноте вам! Да помните ли вы!
Теперь он видел, и вполне отчётливо, её лицо. В нём выразилось некоторое замешательство.
– Не понимаю вас…
– Вы позабыли обещание своё. Как вы могли! Ваша идея помутила вам рассудок. Вы… Ведь вы, поди, так и не осознали… свою жестокость.
Кузина же глядела на него в полном недоумении. Потом спросила тихо, с осторожностью:
– Помилуйте, что же я обещала вам?
Он усмехнулся, отвернул лицо.
– Не мне, но моему единственному сыну Николаю вы обещали… передать сей капитал.
Она смотрела широко раскрытыми глазами.
– Что вы такое говорите? Я обещала … Николаю? Но когда?
Он повернулся к ней.
– Так я напомню вам – про первый, вместе с малолетним сыном, мой визит в Отраду…
Тогда, после безвременной кончины Фёдора Орлова, отец и сын приехали в имение Новосильцевой с бедой и просьбою. Михаил упрашивал кузину выкупить злосчастное имение Фёдора, заложенное за непомерные долги.
– Не токмо ради памяти моего брата, но ради сохранения достоинства и репутации семьи. Когда ещё фамильные орловские имения сдавались за долги заимодавцам? Да разве наши предки приветствовали бы такое…
Затронул он и тему невостребованного капитала.
– Сын ваш, Владимир Дмитриевич, погиб на честном поединке. Ту горькую потерю не вернуть. Но если памятью его и капиталом спасти доброе имя упокоившегося родственника, неужто это было бы неблагородно? Имение тем самым сохранится для семьи. Я вас прошу не из своей корысти.
На это Новосильцева ответила ему с тонкой улыбкой:
– По мне – так вы, любезный кузен, не о том печётесь. Наш родственник о добром имени своём не слишком-то заботился при жизни. Деньгами теперь мало что исправишь – уж поверьте… Земель орловских от такой потери не убавится. Поместье-то, поди, разорено. Трёх таковых на все долги не хватит.
Михаил Фёдорович, молча, потупился…
– Так значит, я права. В участи брата вы не виноваты, так не расплачивайтесь за его грехи. Поди теперь, в собственном вашем положении, вам без того есть за кого просить.
Жестом руки она подозвала к себе Николеньку. Мальчик, склонив темноволосую головку, подошёл. Она погладила племянника по волосам, затем нежно подняв лицо за подбородок, поцеловала. Прижала его голову к своей груди.
– Прошедшего уже не переменишь. Только ребёнку надобно не этого. Ведь будущность наших детей всецело от родительского здравомыслия зависит.
И отпустив от себя мальчика, вновь обратилась к Михаилу:
– Теперь, Михаил Фёдорович, всё токмо в ваших силах.
И, помолчав, добавила:
– А для володенькиного капитала, найдётся применение важнее…
Ростовцев, стоя поодаль, пытался вслушиваться в голоса из экипажа. На несколько минут всё разом стихло… Яков Иванович насторожился. Чуть позже женский голос продолжил разговор.
…Теперь в глазах Екатерины Новосильцевой были испуг и искренняя жалость.
– О, Боже мой! Вы, стало быть, так поняли меня! Поверьте, я и в мыслях не имела… Я говорила совершенно о другом. Я говорила о теперешнем предназначении вашем – в ваших детях. Алексей Фёдорович уже писал мне ранее. Я обещала покровительство и помощь при поступлении племянника в университет. И безусловно, обещание своё исполню. Но капитал Владимира я и тогда намеревалась употребить в богоугодных целях.
Несчастный Михаил, едва удерживая стон, закрыл лицо руками.
Она погладила рукой его плечо. Потом, подумавши, убрала руку.
– Но ведь одним отеческим радением не оправдать разбойничания вашего… Как вы могли, вы – дворянин и офицер, пойти путём преступных злодеяний! Чем перед вами виноват несчастный архитектор! Позор, какой позор…
Михаил Фёдорович поднял голову.
– Дела мои достойны всяческого порицания, не спорю. Но чтобы обвинять меня в разбое… Вы незаслуженно строги ко мне. Я, заручившись обещанием, – Михаил запнулся, – пусть вынужденным обещанием содействия от Якова Ивановича, всего лишь предложил вашему Шарлеманю довольно выгодную сделку. Заказ Сапожникова вместо вашего заказа.
Новосильцева тут же парировала возмущённо:
– Да он от вашей сделки отказался. Об этом вы узнали от Ростовцева. И вы…
– Да. Признаюсь. – Он помолчал, поёжился и нехотя продолжил: – Я вспылил. В горячности, я совершил непозволительное. Надиктовал Василию письмо с угрозой… Да поручил как-нибудь передать, при соблюдении осторожности. Намеревался припугнуть его. Надеюсь, что моя неловкая попытка особого вреда не учинила. Я виноват…
Она же чуть не задохнулась в возмущении:
– Да вы смеётесь ли? Особого вреда? Хватило нам в семействе безобразий ещё от брата вашего покойного, пьяницы и дебошира, Фёдора. Тот, помнится, спалил трактир, куда его за прежние бесчинства не впускали. Скандал едва уладили. И вы! Чинить ночной поджог квартиры Шарлеманя! Разбойник!
Недоумение в глазах Орлова сменилось ужасом.
– Василий! Господи! Федин денщик, Василий! Так он надеялся тем услужить мне… О, боже мой! Несчастный инвалид…
Этой же ночью в дорожном экипаже купца Сапожникова, снабжённые сопроводительными документами приказчика, Михаил Фёдорович с Василием отправились в Москву.
Несколько дней спустя, уставшая от долгого поста российская столица встречала Пасху. С утра – причудливым и мелодичным хором – перекликались все столичные колокола. Нарядный люд с плетёными корзинами, прикрытыми узорчатыми рушниками, тянулся в церкви. В кондитерской – пекарне у Филиппова шёл бойкий торг пасхой и куличами…
…Только одно досадливое уличное происшествие слегка подпортило в то воскресение всеобщий праздник. Некий бедовый, угостившийся в честь праздничка без меры, лихой извозчик, погнал лошадок да не въехал в поворот, и опрокинулся. Бедняга выпал с козел и приложился темечком к булыжнику на мостовой, да тут же и преставился.
Газеты в эти праздничные дни о столь малозначительном событии писать не стали, и скудное упоминание о нём осталось только в полицейских сводках.
Эпилог
1 мая 1834 года в Лесном, на месте постоялого двора, близ места памятной дуэли, был заложен храм в честь святого равноапостольного князя Владимира. Спустя четыре года, храм освятил митрополит Московский Филарет, как духовный отец основательницы
Храм, возведённый по проекту Шарлеманя, стал
Внимание!
Сайт сохраняет куки вашего браузера. Вы сможете в любой момент сделать закладку и продолжить прочтение книги «Прощённые - Юлия Эрнестовна Врубель», после закрытия браузера.