— Опусти свою игрушку. Хватит соплей и дури. Или ты действительно думаешь, что можешь мне навредить? — насмешка, снова смеётся над ней, снова не воспринимает всерьёз! Он уже на расстоянии вытянутой руки, готов вывернуть нож из её пальцев. Эми скрипит зубами от ярости, которая столько времени её питала. Голова — тяжёлая и гудящая, роем пчёл под самой корочкой черепа. Больно. Больно, когда всё разворачивается, щелчками памяти вставая в правильные позиции.
Дождь стучит по чёрному зонту. Заунывная речь распорядителя похорон слышится, как через подушку. Большая продолговатая яма ждёт, когда в неё погрузят пустой деревянный ящик с одним-единственным венком: больше некому прийти, кроме пары шушукающихся за её спиной соседок. Нет ни залпов орудий, ни даже флага со звёздами, а ведь он имел звания и учил её отдавать честь. Нет ни одного человека в форме, потому что — чёртова секретность. Даже его напарнику не позволили прийти. Фрэнк Коулман будет закопан его единственной дочерью — смешно, ведь в ящике нет тела.
Пустота. Пустота на месте её героя, кумира и защитника. Пустота в груди, разъедающая и завывающая, которая жжёт кислотой. Ещё свежа в памяти последняя улыбка и последние объятия, последний вечер в старом кафе-мороженом и запах табака от его рубашек. А дыра на том месте, где всегда был только он — больше и больше, края кровоточат и забирают воздух. Эми сжимается, горбит плечи, словно в непроизвольной попытке соединить остатки себя обратно. Найти силы жить без недостающего куска. Так и не принимает правды, в глубине души продолжая жить глупой надеждой, что однажды он снова появится, скажет тащить из гаража ящик с инструментами и помажет разбитую коленку.
Появится единственный и родной папочка, который будет её любить также, как она продолжает любить его. Всегда.
Но это — подделка и иллюзия, затянувшийся фокус с её сознанием. Этот мужчина в итальянском чёрном пиджаке — грязный фальшивый доллар. У него нет к ней чувств. Папа — тот, кто её любит. А он… лишь фигура, на время заслонившая свет разума. Лишь дымка, которую нужно развеять. Два удара пульса, смотря только в непроглядную ночь его чёрных глаз.
— Не подходи! — снова предупреждает она шипением, но Алекс словно не слышит. Или не понимает, что произошло, потому как делает критически ненужный шаг, грозя отравить лёгкие своим запахом шоколада, в котором мерещится кровь.
Уже не думая, лишь в порыве защититься, Амелия вскидывает лезвие и рассекает им воздух, проходясь по мужскому лицу от скулы и выше.
— Чёрт! Эми, успокойся! — грохочет впустую очередной приказ, Алекс морщится и с безмерным удивлением в глазах касается пальцами внезапной глубокой царапины на щеке. В шоке приоткрывает рот, задыхаясь от злости, а Эми довольно ухмыляется: она может. Может сделать ему больно.
— Иди ты нахуй, ублюдок, — победно вздёргивает подбородок, отступая от Алекса на шаг назад. Приставляет нож к собственному горлу, второй рукой нащупывая край чокера. Резким движением, без всякой жалости, разрезает блядский ошейник и швыряет вместе с ножом к его ботинкам, металл стучит о деревянный пол.
Воздух врывается в лёгкие нескончаемым потоком освобождения.
— Запросто, — выдавливает он с тихой угрозой, прижимая рукав пиджака к лицу в попытке остановить кровь, пока она подхватывает с пола свой рюкзак и сумку Ника. — Не надейся, что если уйдёшь сейчас, то через неделю я приму тебя обратно. Потому что ты вернёшься. Я тебе нужен больше, чем ты мне.
Эми больше не слушает — вырваны те ядовитые ростки, что он мог дёргать, манипулируя своей куклой. Молча разворачивается к выходу, ожидая, что он поступит с ней также, как с Ником. Попросту пристрелит ради своей безопасности. Читай книги на Книгочей.нет. Поддержи сайт - подпишись на страничку в VK. Всегда думает лишь о себе. Но отчего-то Алекс не выхватывает револьвер, позволяя ей подойти к двери. У выхода лежит истекающее кровью тело, которому никто не закроет глаза. Она тихо всхлипывает, крепче сжимая его сумку, в которой должны были остаться ключи от машины. Это её груз и её вина, и сколько бы человек она не убила своими руками, но Николас — тот, кто будет приходить к ней ночами и шептать справедливое слово «сука». Через труп приходится перешагнуть, дрожа от отвращения к себе.
— Прощай, Алекс, — глубокий вдох, и она выходит в коридор, чтобы навсегда исчезнуть из жизни своего Босса.
Уже не своего. Уже не Босса. А просто растерянно смотрящего ей вслед проигравшего в пух и прах аутсайдера.
Эпилог Я пытаюсь быть безучастным, когда смотрю это чёрно-белое видео на экране ноутбука. В кабинете тихо, привычно булькают рыбы в аквариуме, постукивает о стенки бокала лёд, когда отпиваю виски. А вкуса нет. Чёрт, это же Jim Beam — когда он мне стал казаться помоями…
Наверное, в день, когда получил первый за всю жизнь шрам на теле. Думал, от царапины ничего не останется, но нет. Как будто кожа не умеет затягивать ранки, и потому полупрозрачный след через всю щеку всё равно не проходит. Морщусь, вновь жадно вглядываясь в экран.
Какое-то крохотное жалкое кафе. Наверное, ты просто ещё не знаешь, что только вчера в нём по моему распоряжению установили камеру. Невысокая фигурка, всё такая же худая, только в глупом белом передничке и с забранными в хвост пепельными волосами. Улыбаешься, принимая заказ у клиентов, проносишься прямо мимо камеры, и я щёлкаю по клавише, останавливая кадр. Выискивая малейшие зацепки, приближаю твоё лицо.
Ещё не так уж по-осеннему холодно, но под формой кофта с высоким горлом — ты скрываешь. Стыдишься моей отметины, боишься, что придётся объяснять, откуда след ожога на шее. Ты можешь разорвать ошейник, но это лишь внешнее. Я гораздо глубже. В больших серых глазах, в которых даже через запись чувствуется твоя тоска по хозяину. Да, маленькая Эм — разносить бургеры в придорожной забегаловке на границе с Мексикой это не твоё призвание. Ходить дважды в неделю на приёмы терапевта, отдавая почти весь свой заработок шарлатану за мнимую помощь — не твоя судьба.
Ты знаешь, где твоё место, Эми. О, я даже прощу тебе эту глупую выходку, если ты вернешься. Если снова покорно встанешь на колени и посмотришь на меня своими невозможными, полными боли и влаги глазами, которые заинтересовали меня своей пустотой ещё в те дни, когда ты была Терезой Уильямс. Когда я понял, что тебе нужна цель в жизни. Когда дал тебе её, позволив занять место рядом со мной. В моих ногах. Моей послушной девочкой, правой рукой, верной исполнительницей повелений.
Поднимаюсь с кресла, устало отставляю надоевший бокал. Тишина — раньше добрая соседка, а теперь давит. И при взгляде на стол чётко вспоминается атласный халат и винное кружево, невинные и распаляющие воображение пальчики на твоей груди. Находиться в кабинете становится тошно.
Выхожу в коридор, и ноги сами несут в его противоположный конец. Ни разу так и не заходил в эту комнату, усердно сохраняя дистанцию. Дистанция — то, что тебя держало. Тебе нужен был Босс. И ты получала именно то, что хотела. Снова прокручиваю в голове, пытаюсь понять, чего не учёл. Где эта игра превратилась в лживый фарс. Ведь нам было так хорошо, не так ли, Эми?
